Где та молодая шпана,
Что сметет нас
С лица Земли?
(«Молодая шпана», группа «Аквариум»)
Идеи «новой волны» произвели переворот в моем бытии: я развелся с женой-хиппи, почувствовал себя моложе и снова начал танцевать. Но сознание при этом радикально раздвоилось, ибо в нашей музыке никакой «новой волны» и в помине не происходило.
В конце 70-х, как ни в чем не бывало, процветал напыщенный утяжеленно-художественный рок, держались в моде клеши и ботинки на платформе. Самым сильным впечатлением того времени были выступления трио Вячеслава Ганелина: тогда они находились в пике своей формы и исполняли самую страстную, саркастическую и изобретательную музыку в округе. Формально они были далеки от рока — не подключали электричества и не пели песен —но их концерты были куда веселее и опаснее для рассудка, чем выступления любого из тогдашних «электрических» составов.
На дежурный отчаянный вопрос — не слышали ли вы про какую-нибудь сумасшедшую новую группу?— все отвечали отрицательно. «Что ты имеешь в виду?», «А зачем это?».
Есть много причин тому, что «новая волна» в отличие от, например, «прогрессивного рока», долго не могла пробиться в СССР. Психологическая причина: будучи вечно третируемой падчерицей «Большой» культуры, наша рок-культура всегда наивно и исподволь стремилась к «престижности» — будь то сложные музыкальные формы, виртуозная техника, литературность текстов или просто шикарные костюмы. «Сорванцовые», нарочито грязный пафос «новой волны» был чужд музыкантам: Джонни Роттен воспринял бы слово «хулиган» в свой адрес как комплимент и признание своей «крутости», а наших рокеров без всяких поводов так величали все время, и они счастливы были бы от этой клички избавиться.
Далее, массовый вкус был целиком ориентирован на «диско»: подростки, еще недавно боготворившие «Лед Зеппелин» и «Слэйд», теперь не могли жить без «Бони М» и Донны Саммер. Все, что они знали о панках, — это то, что они «фашисты».
И тоже важная причина: с самого начала панка наша пресса — в лице корреспондентов-международников — приняла его в штыки. Летом—осенью 1977 в газетах было опубликовано несколько гневных репортажей со смачным описанием неаппетитного внешнего вида панков и их возмутительных манер (часто сочувственно цитируя при этом реакционную английскую прессу); проиллюстрированные материалы были фотографиями неких уродов со свастиками. В библиографии советских рок-публикаций значатся три статьи, посвященные «Секс Пистолс». Вот названия всех трех: «Как бороться с хулиганством», «В коричневой аранжировке», «Машина обмана». Попытки доказать, что панки — это не «Национальный фронт», подкрепленные ссылками на «Морнинг Стар» и цитатами и песен «Клэш», не давали большого результата: имидж «наци-панков» был создан крепкий *. А свастика в нашей стране, как вы сами понимаете, никак не может служить популярности, даже скандальной.
Однако главная причина фиаско панк-рока мне видится в другом — в том «русском» понимании музыки, о котором я уже говорил, касаясь «Битлз». У нас нет традиций играть быстро, нет традиций играть грязно. Наверное, любовь к мелодии и чистому звуку заложена генетически. Чем еще можно объяснить огромную популярность в конце 70-х «Иглз» и «Пинк Флойд» — и полное, тотальное неприятие «Секс Пистолз», хотя все знали это одиозное название. И «посвященные» коллекционеры, и сами рок-музыканты полностью разделяли эту позицию. Хорошую песню «Кого ты хотел удивить?» со словами: «Ты можешь ходить, как запущенный сад / А можешь все наголо сбрить / И то, и другое я видел не раз…» Макаревич на концертах стал торжественно посвящать панкам. «Да видел ли ты у нас хоть одного панка?»— спросил я, возмущенный такой демагогией. Он ничего не ответил, но посмотрел на меня очень выразительно. По-видимому, давая понять, что от панка это и слышит. Меня обвиняли в злостном снобизме, искренне восклицая: «Но ведь эта музыка не может нравиться!».
Несколько лет назад западных жуналистов очень интересовал «советский панк». Когда я говорил: «Практически у нас нет «панк-рока» — они не верили и смотрели на меня так, будто я злостно утаиваю от них некое сокровище или просто боюсь разгласить «секретную» информацию. «Не может быть, мы слышали, что у вас есть такие группы, но они запрещены, конечно…» Хорошо, скажем так: у нас очень мало групп, которые играют панк-рок так, как его понимают на Западе. Есть ансамбли с «панковским» подходом к текстам, есть ансамбли, никогда не выходящие из своих подвалов, но, как правило, они играют «хэви метал», или электро-поп, или даже фолк-рок — но вовсе не панк. Панк-рок у нас был столь же экзотичен, как скажем, авокадо — все слышали название, но мало кто знал, что это такое на самом деле. Пожалуй, только в 1987—1988 гг. появление нескольких необузданных сибирских групп убедило меня в том, что настоящий, «недекоративный» панк-рок может у нас существовать.
Однако вернемся в Москву, в осень 1979 г. На полных парах готовился «Ногинск II». В этот раз все должно было быть совсем серьезно: шестнадцать групп из шести городов. Некоторые из них я никогда раньше не слышал, а просто выбрал интуитивно, основываясь на смутных слухах и рекомендациях. И объем работы, и ажиотаж были куда больше, чем год назад. Моей месячной зарплаты (130 рублей) не хватило на оплату междугородных телефонных переговоров. Катастрофическое положение было с билетами; набралась целая толстая папка заявок от почти всех главных газет и журналов, радио и ТВ с просьбами об аккредитации и предоставлении места в зале. В конце концов заявки не пригодились, и папка до сих пор валяется где-то у меня в стенном шкафу. Как намять.
Фестиваль был отменен за два дня до начала. По неизвестной причине (скорее всего, из желания схлопотать лишнюю благодарность или просто «подстраховаться») ногинские компаньоны принесли всю фестивальную документацию первому секретарю Московского городского комитета комсомола, некоему Борцову. Ознакомившись со списком участников, Борцов выразил удивление: «Фестиваль вокально-инструментальных ансамблей? Что-то не знаю я ни одного из этих коллективов… Вот, скажем «Кон-Тики» — откуда ансамбль?» — «Из 1-го Медицинского института…» Немедленно последовал звонок в комитет комсомола института. Местные ребята то ли испугались голоса из заоблачных высей, то ли в самом деле были не в курсе, но помощнику Борцова они сообщили, что ничего о «Кон-Тики» не знают. «Вот видите, товарищи, даже в родном институте о ваших ансамблях не слыхивали, а вы их на фестиваль! Нет, такого фестиваля я разрешить не могу»**. Обидно было то, что его разрешения и не требовалось, необходимости идти и «согласовывать» что-либо не было никакой. Но раз уж шеф столичного комсомола запретил, пригородные активисты не могли ослушаться.
Приятно было узнать все это вечером по телефону. Часть групп удалось предупредить об отмене — буквально за считанные часы до отхода их поездов. Часть не удалось, они были уже в пути. Коллеги из журнала «Студенческий меридиан» помогли организовать «альтернативную» площадку: 300-местный конференц-зал на 20-м этаже издательства «Молодая гвардия». И эта траурная церемония по несбывшемуся фестивалю, приютившая проигравших и неудачников, неожиданно вылилась в один из лучших рок-концертов, какие когда-либо знала Москва. Беспечная столица наконец-то увидела и услышала то, о чем и мечтать не хотела,— советскую «новую волну». В лице «Аквариума» и «Сиполи».
История появления «Аквариума» на фестивале примерно такова: поскольку все более или менее известные ленинградские группы того времени («Земляне», «Россияне», «Аргонавты») были более или менее ужасны, пришлось спросить Андрея Макаревича, как эксперта по Ленинграду («Машина времени» ездила туда почти каждый месяц), нет ли там чего-нибудь малоизвестного и оригинального. «Пожалуй, только «Аквариум»,— ответил он,—Это такие красивые акустические песни, с флейтой и виолончелью… Тексты интересные. Скорее философские». Не могу сказать, что рекомендация очень вдохновляла, но я позвонил лидеру «Аквариума» Борису Гребенщикову и спросил его прямо: «Что вы играете?». В ответ он начал перечислять фаворитов и направления, и в частности упомянул Лу Рида. В первый раз в жизни я услышал имя Лу Рида из уст отечественного рок-музыканта. Это интриговало, и вопрос был решен: «Все в порядке, Борис, покупайте билеты…».
На сцену вышло шесть человек лет 25—26: Боря с гитарой, ритм-секция, виолончелист, флейтист и фаготист. Одеты были они довольно мило и неряшливо — старые джинсы, майки, мятые пиджаки. На сцене держались свободно — хихикали, пританцовывали, о чем-то болтали друг с другом. Когда певец, настроив гитару, надел узкие черные очки, зал затаил дыхание: все это становилось похожим на пресловутый «панк»… «Наш ансамбль состоит при Доме культуры металлического завода. Мы играем для рабочих. И им эта музыка нравится» — с этого предисловия началось выступление. Теперь можно было загибать пальцы и считать влияния: «разговорный» дилановский фолк-рок и грациозные песенки в духе Кэта Стивенса, изматывающий монотонный рок а-ля «Вельвет Андерграунд» и психоделические Заппа-образные скотчи… Даже одна замечательная мелодичная средневековая баллада на оригинальные стихи Томаса Мэллори… Я сразу распознал братьев по духу: на сцене толпилась группа просвещенных рок-фанов, и это было прекрасно. Ибо откровенная эклектика казалась намного веселее и позитивнее, чем строгая глухота большинства рок-групп. «Аквариум» открывал новый мир массе людей (включая музыкантов), которая имела более чем смутные представления о той части рока, что находилась за пределами сферы влияния «Битлз» и «прогрессивного рока». Но еще важнее было другое — слова песен. С одной стороны, они были талантливы и поэтично написаны; не хуже, чем у Макаревича. Множество красивых образов, вроде:
«Мне кажется, я узнаю себя
В том мальчике, читающем стихи.
Он стрелки сжал рукой,
Чтоб не кончалась ночь,
И кровь течет с руки.»
С другой, они были больше похожи именно на рок-лирику, такую, как я ее понимал: приземленную, ироническую, с нормальными разговорными речевыми оборотами. Первое, что «Аквариум» спел, был «Блюз простого человека»:
Вчера я шел домой,
Кругом была весна,
Его я встретил на углу
И в нем не понял ни хрена.
Спросил он — быть или не быть?
А я сказал: иди ты на…
Ого! Грубоватый сленг Гребенщикова услаждал слух, как хор ангелов. Наконец-то я слышал по-русски то, о чем так давно читал по-английски. Конечно, влияния Дилана, Рида, Моррисона были вновь достаточно очевидны, но это были правильные влияния! «Аквариум» закончил выступление песней «Видел ли ты летающую тарелку?» с финальной фразой:
«Если б тарелкой был я,
То над Петрозаводском
Не стал бы летать никогда.»
Так состоялся первый большой выход «в люди» «Аквариума» — группы, во многом «сделавшей» 80-е годы в советском роке. Я был счастлив, имея на руках новое дитя (скорее, «трудного подростка»). Зал был озадачен… Подошли неожиданно повеселевшие люди из Ногинска: «Если бы эта группа выступала на фестивале, у нас были бы большие неприятности…»
«Сиполи» играли последними. История с их приглашением была похожей и даже еще более смутной, чем с «Аквариумом». Рижский приятель, светский бродяга и диск-жокей Карлис сказал: «Это хорошая группа. Просто отличная группа» — и не смог ничего объяснить конкретно. Выбор пал на «Сиполи» по двум причинам: во-первых, почти все латышские рок-группы («Кредо», «Ливы», «Инверсия» и другие) я послушал тем летом на фестивале в Лиепае, и они не произвели большого впечатления. Во-вторых, витал слух, что какая-то из песен «Синили» вызвала скандал на республиканском радио ***, а это уже что-то обещало…
Латыши сыграли короткую программу,— три или четыре номера — и поставили зал на уши. Это был исключительно заводной ритм-энд-блюз, но с совершенно необычными вокальными аранжировками (два мужских голоса и один женский) и мелодическим линиями, которые больше напоминали Вайля или Орфа, чем негритянскую традицию. Их последний номер, «Хэй-хэй блюз», пронесся над залом, как смерч. Стремительный, напряженный и какой-то по-сумасшедшему радостный, он прекрасно суммировал общее настроение и стал достойным финалом всего концерта. Нельзя сказать, что музыка «Сиполи» («Луковицы» в переводе с латышского) имеет прямое отношение к «новой волне», но она была энергична и оригинальна, а эти качества, как известно, никогда не выходят из моды.
Когда я познакомился ближе с Мартином Браунсом — маниакальным пианистом и певцом «Луковиц» — то оказалось, что он закончил отделение композиции Латвийской консерватории и занимается в основном написанием музыки к театральным постановкам и фильмам. Это было удивительно, получив академическое образование, он смог остаться настоящим рокером — искренним и непосредственным… Единственно, в чем ему бесспорно помог диплом,— это в «заминании» скандалов. Эксцентричный и своенравный, Браунс довольно часто оказывался в конфликтных ситуациях, и всякий раз то, что он выпускник консерватории и член Союза композиторов, оказывало магически успокаивающее воздействие на чиновников. «Довольно противный опыт»,— признавался он потом.
Концерт не имел «отрицательных последствий», а в недалеком будущем уже светило новое, совсем уж грандиозное мероприятие.
Если спросить у нашего рок-народа, какое было главное событие в истории советского рока, девять из десяти наверняка ответят — фестиваль «Тбилиси—80». Скорее всего, это и в самом деле так. Это был самый большой и представительный из всех рок-фестивалей ****. В Тбилиси играли группы из филармоний, ресторанов, домов культуры и чистый «андерграунд»; играли группы из Москвы и Ленинграда, Прибалтики, Украины, Кавказа и Средней Азии. (Не было Сибири). В какой-то из западных статей «Весенние ритмы» (официальное название фестиваля) сравнили с Вудстоком… Ничего похожего: фестиваль проходил девять дней в марте, в плохую погоду, в концертном зале Грузинской филармонии (около двух тысяч мест) и в присутствии жюри (представляете себе жюри в Вудстоке?!). Было лишь одно сходство: оба фестиваля стали славными кульминациями породивших их движений — американской «контркультуры» и советского «неофициального рока» — и одновременно началом их коммерческого перерождения.
История тбилисского рок-фостиваля началась сентябрьским вечером 1979 года в московском ресторане «София». Это довольно скверный ресторан в самом центре на площади Маяковского. Несмотря на плохую кухню, неинтересную публику и исключительно хамских, вечно пьяных и иногда дерущихся с клиентурой официантов, мы часто туда ходили. Там играл Леша Белов и остатки «Удачного приобретения». Итак, сидя за длинным столом в большой компании, мы разговаривали с Гайозом Канделаки, заместителем директора Грузинской филармонии. Галантный и авантюрный, как и большинство грузин, он сочетал эти качества с европейской деловитостью и целеустремленностью. Это он уже доказал в 1978, когда отлично организовал Всесоюзный фестиваль джаза. Разговор шел в том духе, что дела в роке, похоже, идут в гору: филармонии заигрывают с любительскими группами, средства массовой информации рвутся на наш очередной фестиваль (это было еще до ноябрьского коллапса), «Машина времени» выступает в престижном зале Дома композиторов и так далее. Тогда Гайоз сказал: «Хотите сделаем у нас большой фестиваль? Весной? Вы знаете, я больше люблю джаз, но если надо, можно попробовать и этот ваш рок-шмок…». Группа Белова тут же получила приглашение.
Надо знать грузин, чтобы не сразу принимать на веру все их предложения, особенно если они сделаны во время застолья. Но на следующий день мы продолжили переговоры в подмосковном ресторане «Салтыковка». Там играла новая группа «Карнавал» (5), и она тоже была приглашена. (Правда, ресторанное начальство ее на фестиваль не отпустило.) Мы договорились с Гайозом, что я возьму на себя заботы по вербовке артистов из Москвы, Ленинграда и Прибалтики, прессу и столичную часть жюри, и расстались до 7 марта, дня перед открытием фестиваля.
Итак, Тбилиси… Я процитирую лирический кусочек из собственной аннотации к двойному альбому, который был записан на фестивале и вышел на «Мелодии» спустя год: «Весна в Тбилиси выдалась холодной и пасмурной. Солнце радовало нечасто, временами моросил дождь, как бы довершая милую сердцу, но немного грустную картину города в межсезонье. Однако тихие умиротворенные улицы пронизывала некая вибрация. Эпицентром ее было круглое застекленное здание Большого концертного зала, у служебного входа которого весь день сновали «Волги» и «Жигули», высаживая и принимая людей, вызывающих интерес у прохожих. Артисты!.. Вечером вибрация достигала своего пика. Со всех сторон к зданию стекались возбужденные молодые люди. Некоторые настойчиво требовали «лишних билетиков» и, не получив таковых, принимались в отчаянии штурмовать хрупкие стеклянные двери. Около полуночи наэлектризованная толпа выплескивалась из концертного зала на холодные мостовые уснувшего города и долго разбредалась по тихим улицам, освещая их желтыми нитями сигаретных огоньков. «В эти дни столица Советской Грузии охвачена музыкальной лихорадкой»,— передавал из Тбилиси корреспондент ТАСС.
Ажиотаж несколько превышал качество музыки. Концерты были неплохими, но достаточно предсказуемыми. Из восьми грузинских групп семь играли «фьюжн» или плохой хард-рок. Замечательное впечатление произвел только «Блиц». Несколько рок-ветеранов и лидеров местной богемы (художник, скульптор, каратист) собрались за две недели до фестиваля и слепили программу из лаконичных рок-песен, мелодически напоминающих «Битлз», но с легким кавказским колоритом и «нововолновой» аранжировкой. Они были смешно одеты — золотые кафтаны, солдатские сапоги, лыжньь шапки,— легко держались на сцене и на фойе общей серьезности выглядели неизгладимо свежо. «Мы до последнего дня не знали — пустят нас на фестиваль или нет,— сказал мне потом Валерий Кочаров, гитарист и певец «Блица»,— и нам было почти все равно. На все эти призы и дипломы — наплевать. Мы просто хотели немножко повеселиться и чувствовали себя очень спокойно». В результате они получил «Приз публики»… Для меня «Блиц» стал единственным открытием на фестивале (6).
Председателем жюри был незаменимый Юрий Саульский, а первое место разделили «Машина времени» и «Магнетик Бэнд». Все было точно так же, как и осенью 1978-го. Когда я сказал об этом совпадении Гуннару Грапсу, он радостно ответил: «Так теперь будет на всех фестивалях в ближайшие пять лет». Это было похоже на правду и потому настраивало скорее на меланхолический лад, навевая очевидные мысли о «новом истеблишменте», застое и спаде. Тем более, что и Макаревич, и Грапс сделали явный вираж в сторону массового вкуса. Из репертуара «Магнетика» окончательно исчезли экспериментальные фанки-номера, и теперь это был чистый ритм-энд-блюз плюс одна песенка реггей. «Машина времени» к восторгу публики исполнила «Новый поворот» — готовый ресторанный стандарт, лишенный (что редко для Макаревича), какого-либо «послания» (я долго смеялся, прочтя в какой-то западной статье — или это была толстая книга? — что «Новый поворот» является одной из наиболее смелых советских рок-песен, призывающих руководство к проведению нового курса…).
Второе место получил «Автограф» — совершенно новая московская группа, которую до фестиваля никто не слышал. Не слышал и я, хотя заверил организаторов, что приходил на репетиции и это было «колоссально». Особого риска здесь и в самом деле не было, поскольку «Автограф» был ни чем иным, как новым детищем Александра Ситковецкого из развалившегося «Високосного лета». А он самый основательный и надежный из московский рокеров, и его состав репетировал взаперти уже полгода. Группа представила «технократический» вариант рока — безупречно сыгранный, грамотно скомпонованный и достаточно бесчувственный. Если у «Високосного лета» еще оставался элемент старого хард-рокового свинга, то у «Автографа» вся музыкальная структура была выстроена настолько строго, что лазеек для импровизации практически не оставалось. Слаженность и мощь исполнителей производили впечатление, но можно было обратить внимание на забавное обстоятельство: после выступления группы ряд, где сидели члены жюри, аплодировал дольше, чем вся остальная часть аудитории. Обычно бывало совсем наоборот.
Остальные призы были отданы арт-роковым группам — «Диалогу» (Украина), «Лабиринту» (Грузия) и «Времени» (Горький), а также шоу «Интеграл» (Саратов), которые играли все — от кантри-музыки до джаз-рока с блеском ресторанного варьете.
Что до фаворитов «новой волны», то они, как выяснилось, «пришли слишком рано» и остались, мягко говоря, непонятыми. «Сиполи» из-за неполадок с аппаратурой не смогли сыграть всю свою программу, а то, что успели,— экспрессионистскую сюиту «Ода Скорпиону» — жюри квалифицировало как произведение интересное, но «антигуманистическое» (речь и «Оде» шла о ядерной войне и конце цивилизации, когда скорпионы и прочие «выживаемые» твари заменят на Земле человеческую расу). Неудача так потрясла Мартина Браунса, что он пустился в отчаянный загул — в Тбилиси это нетрудно — и совершенно исчез из поля зрения. В кулуарах фестиваля ходила полуфантастическая ужасная история про какого-то буйного рок-музыканта, который разбудил поздно ночью всю гостиницу выстрелами из пистолета. Мало кто этому верил, читая все чисто грузинским вымыслом. На самом деле это был Мартин — «Сиполи» использовали маленький стартовый пистолет в одной из своих песен.
«Аквариум» тоже не снискал лавров па фестивале, зато им удалось устроить скандал непосредственно в зале филармонии и не прибегая к оружию. Группа сыграла один из лучших своих концертов. Удельный вес электрического рока возрос по сравнению с московской программой. Появилось несколько отличных новых номеров: «Кусок жизни» («Дайте мне мой кусок жизни, пока я не вышел вон!»), «Герои» («Порой мне кажется, что мы герои — стоим у стены, никого не боясь; порой мне кажется, что мы — просто грязь…») и «Минус 30». Последняя песня, пожалуй, моя любимая в репертуаре «Аквариума». Это рок в среднем темпе, построенный на гипнотическом риффе и обладающий особой «ритуальной» распевностью, чем-то напоминающей некоторые песни Джима Моррисона и Патти Смит. Слова примерно такие:
«Сегодня на улицах снег, на улицах лед.
Минус тридцать, если диктор не врет.
Моя постель холодна, как лед.
Но здесь не время спать, не время спать.
Здесь может спать только тот, кто мертв.
Вперед! Вперед!
Я не прошу добра,
И я не желаю зла,
Сегодня я опять среди вас —
В поисках тепла.»
Подруга, с которой я был тогда в Тбилиси, не имела никакого отношения к року, но прекрасно разбиралась в театре. Бедняге было довольно скучно на концертах, но «Аквариум» произвел впечатление: «О, это почти как Брехт,» — сказала она.
И когда стою в «Сайгоне» (7),
И проходят люди на своих двоих
И большие люди в больших машинах,
Но я не хотел бы быть одним из них.
На фойе относительной респектабельности наших рокеров, или по крайней мере стремления к таковой, «Аквариум» выглядел настоящей бандой бунтовщиков. Когда Борис начал играть на гитаре стойкой от микрофона, а затем лег на сцене, держа обалдевший от такого обращения одолженный «Телекастер» на животе и бряцая по струнам, жюри в полном составе встало и демонстративно покинуло зал, как бы говоря — мы не несем никакой ответственности за выступление этих хулиганов. Концерт между тем продолжался. Виолончелист Сева водрузил на лежащего лидера виолончель и начал перепиливать всю конструкцию смычком, фаготист, бегая вокруг со своим зловещим инструментом, имитировал расстрел всего этого безобразия… Такого Грузия еще не видела; половина зала неистово аплодировала, половина — возмущенно свистела.
Но это были еще цветочки по сравнению с тем, что творилось в кулуарах. Бардак на сцене почему-то был расценен руководителями филармонии как демонстрация гомосексуализма. «Зачем ты привез сюда этих «голубых»?!»— спрашивал удрученный Гайоз. Претензия была сногсшибательно неожиданной. «Почему «голубые»? Они нормальные ребята. Это у них такое шоу, эксцентрика…» — «Нормальные? Один ложится на сцену, второй на него, третий тоже пристраивается. Дегенераты, а не музыканты!» Следующим пунктом обвинения была песня «Марина». Там были слова:
Марина мне сказала, что ей стало ясно,
Что она прекрасна,
А жизнь напрасна,
И ей пора выйти замуж за финна.
Последняя строчка показалась Гребенщикову слишком смелой, и он вместо «финна» пропел: «выйти замуж за Ино». Жюри, естественно, не знало, кто такой Брайан Ино (8), и им послышалось: «выйти замуж за сына» — что также, естественно, было воспринято как пропаганда половых извращений. Поначалу организаторы хотели немедленно выслать «Аквариум» с фестиваля, но после долгих Бориных и моих «разъяснений» смягчились, и группа даже сыграла второй концерт в большом и холодном цирке города Гори, в сотне метров от места рождения И. В. Сталина. Этот концерт был заснят съемочной группой финского телевидения (опять финны!) и частично вошел в их сорокаминутный репортаж о тбилисском фестивале (в фильме под названием «Советский рок» были также представлены «Машина времени», «Магнетик Бэнд», «Автограф», «Интеграл» и таджикский джаз-рок «Гунеш»).
Настоящие проблемы начались у «Аквариума» уже по возвращении в Ленинград. Конкуренты из местной рок-мафии (некто Дрызлов) поспешили донести городскому культурному руководству подробности тбилисской эпопеи, изрядно их приукрасив и «устрашив»— после чего группа лишилась места для репетиций, а Гребенщиков — должности лаборанта и членства в ВЛКСМ. Легенда начала расти.
Надо сказать, что в аутсайдерах в Тбилиси оказались не только представители «новой волны», но и ансамбли прямо противоположного крыла — уважаемые и консервативные ВИА. «ВИА—75», «Ариэль» и Группа Стаса Намина (бывший «Цветы») прибыли на фестиваль, чтобы спокойно победить и снять урожай всеобщего обожания. Вместо этого они были холодно приняты публикой и — что оказалось для мэтров полной неожиданностью — отнюдь не привели в восторг жюри. Оглашение результатов конкурса стало для них настоящим шоком. Во время концерта лауреатов Стас Намин, обычно очень «видный» и самоуверенный, скромно стоял сбоку и из-за кулис сосредоточенно наблюдал, как играют «Автограф» и все остальные… Он понимал — перед ним «модель этого года» (9).
Итак, здоровый рок-центризм праздновал триумф. Вчерашний истеблишмент оказался в «динозаврах», и вчерашние «подпольщики» — в лидерах. Это считается главным результатом «Тбилиси-80». Разумеется, не будь фестиваля, произошло бы то же самое, но несколько позже и не в столь блестящей драматической наглядности. Газеты и радио раструбили по всей стране весть о «новых дарованиях», представляющих «перспективные направления» в «молодежной эстрадной песне»… Конечно, фанфары чуть-чуть запоздали, но это не делало их менее заслуженными. Началась первая эра официального расцвета рока.
—
* К сожалению, он не развеян и до сих пор: я помню, как занервничали молодежные боссы, когда Билли Брэгг на своем концерте в Ленинграде заявил, что начинал в панк-группе.
** Я не думаю, что первый секретарь был искренен в своей неосведомленности. В списке присутствовали достаточно известные группы, включая «Машину времени». По-видимому, это его и испугало, заставив разыграть маленький спектакль.
*** Как впоследствии выяснилось, история приключилась с песней «Гарлем» на стихи Ленгстона Хьюза. Там была строчка о том, что «опять в магазинах подорожали продукты». Мнительное местное руководство приняло ее на свой счет.
**** «Рок-панорама-87» и таллиннское «Рок-лето-88», конечно, были помасштабнее… Но это уже иное время.
(5) Оба лидера этой группы — Александр Барыкин и Владимир Кузьмин — стали к середине 80-х большими поп-звездами и большими конкурентами.
(6) Валерий Кочаров продолжает работать скульптором и параллельно содержит «Блиц», через который прошло уже не менее двадцати музыкантов. Иногда они участвуют в профессиональных гастролях, исполняя исключительно «Битлз». В оперном театре им сшили костюмы — точные копии мундиров с обложки «Сержанта Пеппера». Я много раз уговаривал Кочарова отрепетировать собственные песни и включиться в движение «советского рока» — тем более, что в Грузии до сих пор так и не появилось больше ничего стоящего… Но он говорит, что больше всего любит петь «Битлз», я остальное его мало волнует. Вообще Валерий — колоритнейшая фигура: это самый дикий из известных мне водителей и самый своенравно-независимый из музыкантов (может быть, потому, что у него много денег). Он всерьез утверждает, что является потомком китайской императорской династии.
(7) «Сайгон» — «культовая» забегаловка в центре Ленинграда. Детали — в следующей главе.
(8) А вы знайте: это знаменитый английский музыкант и художник; с недавнего времени — продюсер «Звуков Му».
(9) Амбициозный Стас решил взять реванш за поражение в Тбилиси воспользовавшись для этого традиционным армяно-грузинским соперничеством. Летом 1981 года в Ереване, столице Армении, по его инициативе был организован поп-фестиваль на стадионе. Перед открытием ходили слухи о приезде Пола Маккартни и «Би Джиз»… На самом доле выступил Стас Намин, Гуннар Грапс, несколько традиционных поп-исполнителей (Валерий Леонтьев, «Веселые ребята») и пара джазовых составов. Тбилисский фестиваль не был ни превзойден, ни, к сожалению, даже продолжен. Гайоз Канделаки в филармонии давно не работает.