Вечно спешу и всегда опаздываю. Закон моей жизни. Соответственно не люблю людей, которые сами спешат и других торопят. С другой стороны, медлительные, которые всегда путаются под нога ми, раздражают не меньше. О, как мы все. женщины, противореча вы и непредсказуемы. В этом есть наша соль… бемоль. На этот раз моя задержка грозила разрушить еще не сочетанный союз с Инной ЖЕЛАННОЙ, певицей, бардихой, нынче вокалисткой «Альянса». Я мчалась во всю прыть, опрокидывая корзины торговцев персиками, футболя столичные тулова городовых, получая по спине кружевным зонтиком от нечаянно растоптанной матроны. На бегу вспоминала все увиденное и услышанное об Инне, таинственной и Желанной. Видела ее эпизодически и всякий раз отмечала: Милая девушка, только грустная очень, синяя- пресиняя, прямо, чернила. Голос — красивый. Интонация — своеобразная.» Потом мне говорили, что характер у нее не простой. За гонор этот ее не взлюбили. По всему выходило, что Инна — одинокостоящая, «своей» стать не стремящаяся, но не эпатажная. В разные времена ее ангажировали ”М- депо”, «Вежливый Отказ», «Ночь Перед Рождеством». Потом она от всех отказалась, отовсюду ушла, и последний раз я ее видела на сцене одну. Цивильная, домашняя, если б не песни, можно назвать «милочкой». Пришла на концерт с мамой, и ушла с ней под руку. Только песни были нервные, истерзанные и очень искренние, не из семейного альбома. Автобус остановился на Хамовническом валу. Я вышла и огляделась. Несмотря ка гудящую и мельтешащую суету улица выглядела мертво, будто золотой век ее уже отгремел. Я попыталась вернуть улице прежний вид, сохранив в нынешнем состоянии только дома, деревья и асфальт. Так здесь появилась парочка: старшеклассник и старшеклассница. Она: длинная коса до кобчика, сползающая по кроличьей шубке из-под вязаной шапочки с бумбоном. Он: без паль то, в коричневой ушанке и серой старинного образца школьной форме, узкой в плечах, где рукаеа и брюки уже коротки. Он несет два тощих портфеля в одной руке. К дому красного кирпича подъезжает серая «Волга» (но не ваша «постиндустриальная», а наша настоящая «волнистая», старая «Волжанка»). Из машины выбирается солидный «папа» в каракулевом «пирожке» с толстим портфелем, машет дочке свободной рукой. Она печально смотрит на своею спутника: «Доживем ли до понедельника?» Он мнется: «А, может, в воскресенье на каток?” Она счастлива. К черту — музыкалку, на фиг репетитора, конечно, пойдем на каток! Папа смотрит строго. Прикидываете эстетику? Однако войдем в дом красного кирпича. Здесь тоже как-то не по-современному опрятно, чисто, надписей на стенах не видать. Войдем в лифт, который под вами сразу же проваливается сантиметров на пять-десять (старая конструкция), закроем железную дверь, затем — деревянные створки, нажмем нужную кнопку, и он, тяжко «дрябнув”, потащится на нужный этаж.
Квартира — обычная: московская, «хрущевская», низкопотолочная, но двухкомнатная и более-менее просторная. Мебели мало, зато есть телевизор, магнитофон, аквариум и книги, конечно, но не дюже много. Порядок — относительный, но сору нет. Кошек и собак тоже нет. На ковре лежит ситар и бонги. С люстры свисает некая пространственная абстракция, больше «наворотов» в поле зрения не наблюдается. Знакомимся. Инна и ее муж Сергей, бывший танцор, сейчас продюссер Инны. Я смотрю на девушку. Она изменилась. Похудела. вытянулась, стала гутаперчивой, как гимнастка. Лицо — спокойное, ровное, смуглое. Глаза — серо-синие, обрамлены бархатными ресницами. Красива. Жаль, волосы обрезала. От роскошных и густых остался маленький хвостик-русачок. Сквозь тонкую кожу проступает едва заметная сеточка нервов, которыя держит мускулы лица в повиновении. Инна улыбается — на щеках играют ямочки, веселятся лучистые морщинки в уголках губ и век, глаза теплеют и лукавят. Инна серьезна — ямочки проваливаются, скулы заостряются, глаза холодеют, покалывают. Движения тела — гибкие и точные. Я попробовала мысленно одеть на нее белый халат, получилось — врач. И вдруг халат обмяк, что- то внутри зашебуршилось, и вылетела оттуда птичка неприметная серенькая, но ладненькая, голубка дикая — горлица.
Первый вопрос о наболевшем:
— Ты изменилась, Инна, похудела…
— Да я вообще изменилась. Я стала другой.
— Как это получилось? Что не устраивало тебя в прежней Инне? Чего ты хочешь теперь?
— Коренной перелом начался с «Калинова Моста». Я многое поняла. Дима Ревякин — гений. Честно — признаться, я не до конца понимаю его стихи, но он — настоящий.
— Что же ты поняла?
— Что нужно много знать.
— Где? О чем?
— Везде, просто много знать. О музыке в том числе.
— Как ты оказалась в «Альянсе»? Почему ты от всех ушла? Начнем сначала. «М-депо».
— Никто играть неумел, и музыка не получалась. Там были другие задачи. Музыка была на последнем месте.
— «Вежливый Отказ».
— Во-первых, это был не весь Отказ, а Дима Шумилов. Миша Митин и я. Мне там было не удобно.
— «Ночь перед Рождеством».
— Не вышло что-то. Вообще, не хочется вспоминать о прошлом. Я — другая. И песни мои, хоть и остались некоторые, но пою их по-другому. Это невозможно обьяснить. «Калинов Мост» жил у меня здесь, когда они работали у Стаса Намина. Я почувствовала, что есть какая-то магия в группе. Они могут все вместе тащиться от одного аккорда. Это на меня сильно повлияло, будто заново родилась. Потом я записала несколько своих песен, но долго не показывала никому. И вот случайно познакомилась с Игорем Замараевым, звукорежиссером из Московского Дворца Молодежи. Отдала ему. Он заинтересовался, сказал: «Это — русское,» — и пригласил на репетицию «Альянса». Энтузиазма предложение не вызвало. Я знала тогда «Альянс» по хиту «На заре». А оказалось, они тоже изменились.
— Вы вместе ходили, с Сергем? (с мужем)
Сергей:
— Да. Это было для нас одно время.
Инна:
— Сидели за столом. Слушали. Чинно так. И вдруг Костя, тогда был клавишником в «Альянсе», коленочки потер и говорит: «Наконец-то». Я обрадовалась. Стали работать.
— И как ты чувствуешь себя теперь.
— Прекрасно. Они музыканты классные. Аранжировки мне все понравились. А люди они отличные.
— Расскажи о концертах. Какой тебе больше запомнился.
— Лучший концерт был в Швеции, в «Blues brothers club» (1990 год). Это небольшое кафе со столиками и сценой. Но аппаратура там отличная и звук сильный. Перед нами выступали шведы. Что-то типа «Led Zeppelin». Они играли так здорово, что нам стыдно было выходить. Однако нас слушали. Подошли все к сцене и слушали целых полтора часа.
— А на Родине? Как принимают?
— По-разному. Иногда тепло, иногда — холодно. Воо^ще-то все зависит от нас самих.
— Что тебе больше нравится? Репетиции или концерты?
— Концерты. Репетиции — это работа. На концертах оттягиваешься. Знаешь, что это больше не повторится, что такой концерт — один, и всегда что-то новое появляется.
— Ты все города любишь?
— Питер не люблю.
Он меня не принимает.
— Расскажи о себе немного, о своих путях-дорожках.
— Жила в Зеленограде. Училась в школе. Пела в хоре Школы Искусств, которым руководила мама. После школы хотела стать журналисткой. Даже работала немного в журнале «Советская женщина». Сначала просто перепечатывала чужие статьи, а однажды послали сделать интервью, уж не помню с кем. Я так перепугалась: «Что говорить? О чем спрашивать?» Короче, никуда не пошла и ничего не сделала. Поняла — не мое. И ушла из редакции. Потом по просьбе мамы поступила в Ип- политовское музучилище по классу вокала и переехала в Москву к дедушке. Сторожем подрабатывала. Три года. Охраняла обьекты по ночам. Иногда посылали на такие объекты! Помню, на Дмитровке дом старинный с колоннами, красивый, таинственный… Романтика. По ночам менты заходили проверять мое состояние. Даже подружилась с одним. Быстро раздружились. Между этими делами рок происходил. Я пела и в училище, и в группе, а это есть смена режима, и связки сорвала. На экзамены не пошла, отчислили. Вздохнула тогда с облегчением. Все. Ведь ради мамы училась. Хотя, конечно, кое-чему научили и интересно там было, но — не мое. Летом никогда не работала. Это варварство — летом работать,
— Что тебе самой нравится слушать?
— «Dead Can Dance», «Альянс», «Калинов мост», “Настя».
— Читать?
— Много. Люблю стихи Бродского.
— Куда бы ты хотела поехать?
— В Японию, в Израиль.
— Насовсем?
— Насовсем — только в России. Просто хочу туда съездить. Не знаю почему.
— Tы могла бы немного покритиковать «Альянс»?
— В принципе, мне все нравится. Только в некоторых своих песнях они очень горячие. Сдержанность у них есть и чувство меры, но иногда трезвого осмысления не хватает.
Потом мы втроем поговорили, чего нам всем не хватает и чего у нас в излишке. У нас, то есть у русских. В связи с этим я поинтересовалась корнями Инны. Оказалось, что она имеет отношение к польской нации. Инна- Ванда-Ядвига отметила, что у советских слишком много гордыни и пафоса, что стебалово и подражательство — болезнь советской рок-музыки. Кроме того я узнала, что оба верят в истинного и единого Бога Отца и Сына Его Иисуса Христа, венчались в церкви в деревне Алек-‘ сино два года назад. Ситар
принадлежит Сергею. Играть на нем его научили в Индии, где он был на гастролях. Обучение происходило легко, поскольку «именно в Индии отведено место искусству играть на ситаре». «Следовательно, в Москве, — решила я про себя, кстати будут балалайка, дудка, гусли, ложки. Значит, зря я на бас-гитару прицелилась… М-да… Незадача…» Вот и весь разговор. Таинственность Инны растаяла на глазах, но тайны-то я не разгадала. А тайна есть. Я чувствую. И за семью печатями.
В другой раз я пришла на репетицию «Альянса», который, как и Инна, в начале своей новой стези, ассоциировала со «Звуками на заре». Вещь, между прочим, сильная, заводная, но банальная. На репетиции обещали записать новый «Альянс». Я долго бродила по бесчисленным лестницам и анфиладам Дворца молодежи в поисках комнаты, где они репетировали, и сильно утомилась. Но когда, наконец, попала туда, то стало хорошо. Комнату, которую они,кстати, делили с господином Тальковым, располагается в цоколе, имеет овальную форму и полукруглое окно под самым потолком, через которое виден кусок то голубого, то серого, то черного неба. Мне показалось это замечательным: не глухая база-гараж, не туалетного типа, не подвального или квартирного, и не сцена с ог
ромным залом, а «база с глазом». Они как раз играли, Инна пела о том, что «тем далеко», «там высоко», все вполне соответствовало. Я прониклась и после репетиции разговорилась с Игорем Журавлевым. Это отдельная тема, но что принципиально важно, руководитель «Альянса», вокалист и гитарист, имеющий тоже опыт «Ипполитовки», изучающий христианство и мусульманство, почитающий В. Розанова, солидарный с И. Шафаревичем, называющий себя консерватором, считающий своей глобальной задачей возрождение русского патриотизма, предполагающий соединить в музыке русскую, ирландскую, арабскую традиции… родился под знаком Тельца (земной), а Инна — под знаком Рыбы (водный). Говорят, это сближает лю* дей. Иначе, как бы мы жили на Земле без Воды… В «Альянсе” сейчас и Максиф Трефан (очень серьезный музыкант, вспом. «Вежливый Отказ») — клавиши, и Володя Миссаржевский (очень красивый парень, вспом. «Встреча на Эльбе») — перкуссия, и Юрий Кистинев (человек с очень большим музыкальным и жизненным опытом) — барабаны, и Костя Баранов (его не знаю) — гитара, и Сергей Калачев («тормозной парень», это — плюс) — бас-гитара. Коллектив —
куда там! Я Инну понимаю. Интерес огромный. (Без стеба.)
В конце концов я послушала «Альянс” с Инной. Еще раз отметила: «Голос красивый, интонации своеобразные. Магтерство приличное. Две длиннющие фразы поет на одном дыхании. Интервалы заок- тавные с легкостью берет.» И добавила: «Она изменилась. Она теперь не грустная. Она теперь сильная. Она — гордая. Хоть уже не невеста, а стала жена, неволи такой не боится. Голубка дикая, горлица. Ее теперь не остановить, не сманить, не поймать и в клетку не засадить, коли сама не захочет. Пока не захочет. Пока любит только Ночь. Да хранит тебя Бог, Инна. Дерзай, девка!
«Узнавший свободу познает
любовь,
Принявшие смерть, да не
примут за небыль.
Смотрите наверх. Да поможет вам Бог!
До самого неба, до самого
неба…»
У «Альянса» грандиозные планы. Собираются выпустить пластинку с записью «этнических экспериментов», собираются осуществить «проект с фольклорными музыкантами», среди которых небезызвестный Сергей Старостин. Я слышала, что у них контракт с французами. А впереди у ансамбля, по словам Игоря Журавлева, «третий путь — православие».
Я думаю, что у Инны Желанной в запасе — еще один путь. Только она о нем никому не скажет. Мы, женщины, непредсказуемы, загадочны. В этом есть наша соль… диез.
P.S. Однажды у меня возникла идея съездить в фольклорную экспедицию. Я посоветовалась со своим Верным Другом. Он предупредил: «Езжайте, Ира. Только смотрите, подвидом ритуала вам такую хрень могут втюхать. Ритуальная музыка всегда связана с действием. На бабушкины песни должны вороны слетаться, или дождичек пройти, или гроза разразиться…» Я слушала «этнические эксперименты” «Альянса» пол- чочи. Устала и плюхнулась в постель. Мне приснился странный сон, где голые по пояс всадники метались по долам, арабы молились на песке, арапчата в бубны стучали, пастухи на гуслях играли, девки простоволосые трубили в рожки. И всюду — костры, костры. Ужас!
Я проснулась внезапно, от сильного толчка в затылке. Рассветало. Стало неожиданно легко и блаженно на душе. Посмотрела на часы. Кошмар длился всего полчаса. «Может, это оно и есть, действие магическое?» — подумала я и заснула уже крепко, без снов.