Ее песни похожи на человека, сидящего в тесном ящике — скрюченного и странного. И песням тоже тесно, с хрипом вырываются они изо всех щелей, такие же скрюченное и стройнее. Не злые, не добрые — темные и загадочные, как дремучий лес из странной сказки, и образ Черта есть, по-моему, образ всех ее песен. Правда, Черт был добрый, а Свету часто можно обвинить в жестокости — ей, например, нисколько не жалко несчастного, одинокого пингвиненка. Света издевательски улыбается: «Нету больше мамы, доброй туши, нету больше папы, злого Пина», или спокойно и хладнокровное «Пела, пела пташечка и отвалился у нее клювик — не повезло ей с клювиком…» Но жестокость здесь не сознательная — так дети отрывают крылышки мухам — посмотреть, что будет. Хотя с мухами дело обстоит совсем иначе — муху Зою Света бережно согревает, плачет над ее судьбой — “Ибо в каждой женщине, если только она не чудовище… ибо в каждом чудовище… Ибо среди женщин не бывает чудовищ.»
Если уж заговорили о животных — в творчестве Светы абсолютно нет образа кошки, столь характерного для большинства художников, особенно их женской половины. Нет даже бродячей собачки — муха, кабанчик, Кобыль (?) — Света свободна от «пресловутой женственности».
Любовная лирика в традиционном понимании этого слова отсутствует напрочь, как и прочие переживательно-пережевывательные коллизии. Все гораздо глубже:
«Осенью, вонючей липкой осенью
Все почему-то падают в лужи,
А я — нет
А зимой, этой рыхлой паскудиной
Все почему-то проваливаются куда-то,
А я — нет
А весной, вроде как бы благоприятной
Все почему-то любят кого-то,
А я — нет
Иу а летом, ну а летом
Все почему-то забывают об этом,
А я — нет.»
Ее песни всегда с улыбкой, с юмором, но улыбка жуткая — с клыками, юмор даже не черный, а просто непроглядный. Одна из наиболее часто встречающихся тем — тема разнообразных физиологических отправлений. Необычайно интересны ее варианты известных истин типа: «Кто наступил, тот не сойдет, кто ковырял, тот сковырнет». Слушателей, страдающих комплексом интеллигентности, сначала может шокировать этот грубоватый напор, образ этакой дворовой девчонки, трудного ребенка. Но не влюбиться в ее дремуче-колючие истории, по-моему, невозможно.
Света ничего не объясняет — она словно верит, что мы и так все знаем — она просто передает ощущение. Мы оказываемся внутри этого мира и действительно все знаем и понимаем. А Света задыхается, хрипит, корчит рожицы, становится похожей на свои песни, на этого жалостливого таинственного Черта, который никого не трогает, а его бьют — «палкой!». Хотя она больше — она Рассказчица, Проводник в тот, столь близкий ей мир, в лес под землей (из-под земли!), где деревья растут вниз головами, ухают филины и светят в темноте своими желтыми глазищами. И фамилия у нее странная — не русская — не человеческая — сказочная — Чапурина.
Ленка