Юрий Ощепков: “На белой кобыле Знания»

Возможно, это нормально: человек, создавший целое направление в музыке Екатеринбурга, на которого буквально молились толпы восторженных поклонников и чья популярность временами перекрывала успех ЧАЙФа, НАУТИЛУСА u АК, вдруг срывается с места и оказывается в Москве, где безвестным бродягой начинает всё с нуля.

Речь идёт о Юрии Ощепкове — лидере канувшей в Лету екатеринбургской группы АВГУСТЕЙШАЯ, талантливом поэте, музыканте и неисправимом романтике. Он не был обделён вниманием прессы и публики и всегда оправдывал лестные эпитеты, которыми щедро наделялся.

“Они появились на сцене, и оказалось, что музыка их лаконична и нервна, а стихи просты, но со странным упорством пробираются в душу, отгороженную эстетским снобизмом и фестивальными возлияниями. …На сцене Ощепков — комок нервов и боль рок-н-ролла, а поймай его вечером в недопитии – хам, циник и зануда. Слово «лидер” недолюбливает, но на деле автор всех песен АВГУСТЕЙШЕЙ, гитарист, вокалист, на репетициях по совместительству тиран и деспот.»

Это из статьи Марианны Курносовой (Алма-Ата), опубликованной в мартовском номере ЭНСКа за 1992 год.

ROCK FUZZ. No 15 за 1994 г,

«Странно себя чувствуешь, попав на их выступление… Поток звуков, раздумчивый, выверенный, поток слов, отстранённых и точных, ввергает подсознание в скорбное бесчувствие; пластика фронтмэна завораживает… в общем, описать трудновато»

Согласитесь: нужно немалое мужество, чтобы разом всё бросить, отказаться от популярности, сняться с насиженного места и уехать навстречу неизвестности. Может быть, это излишне пафосно, но всё же…

Последний раз мы виделись с Юркой в октябре 1997 года — он тогда уже жил в Москве. Но, невзирая на трудности и незавидную «эмигрантскую долю», в его глазах — всё тот же огонь, а его песни по-прежнему завораживают своим колоритом и романтикой.

«Волк на поводке — это так же неестественно.
Словно метель, бушующая в Африке…»

Недавно я получил письмо от Ощепкова, которое с некоторыми сокращениями привожу здесь, исповедь эмигранта, оставшегося верным своему пути.

«Сергей, если быть честным, просьба твоя о данном «интервью с самим собой» пришлась как нельзя кстати. Я говорю об этом лишь потому, что весь вечер пытаюсь что-либо написать, а это «что-либо» не получается. Думаю, тебе знакомо это чувство. Но что говорить о Москве, о причинах, толкнувших уехать из Екатеринбурга? Наверное, взыграла кровь, как шутит моя сестра — прадед у нас был цыган, так что. если хотите, обычная тяга к перемене мест, тяга к скитаниям. Нет. это не поиск лучшей доли, напротив, скорее уход ради ухода, путь как таковой. Только если быть честным, на это скорее толкнул поиск чего-то другого, других ощущений. Почему выбор пал именно на Москву? А чёрт его знает! Я никогда не питал призрачных надежд типа “Ташкент — город хлебный», прекрасно осознавая, что здесь, равно как и в любом другом городе, никто не ждёт с распростёртыми объятьями. И потом, мне много ближе Питер — люблю его. в отличие от Москвы. К последней у меня слишком непонятные чувства: одновременно люблю и дико ненавижу эту молодящуюся старуху. Она осознаёт свою старость, патриархальность, и потому бесится с Жиру, навешивает на грудь блестящую, но дешёвую и безвкусную бижутерию. Сейчас Москва — лишь дешёвый китч. Но, проникнув глубже, начинаешь любить её. а за что — не понимаешь. Это дико и странно. Скоро год, как живу здесь, сменил уже восемь квартир, первое время голодал, не было работы. Пришлось перейти на папиросы, макароны и майонез, да и на это не очень хватало. Нет, я не жалуюсь, просто пишу как есть, не более…

Что-то не выходит у нас интервью — пусть это будет письмом, договорились? Полагаю, читатель на нас не обидится, ведь если верить психологам, люди чертовски любят читать чужие письма и прощают даже стилистические ошибки.

Да. Жил я неплохо до переезда в Москву. Был любим публикой, пусть она не была такой обширной, как у Шахрина, но это была моя публика. Да она никуда и не делась, разве что осталась там, а я перебрался сюда.

С некоторого времени меня всё меньше волнует мнение народа — много интересней писать туда, наверх. Богу, если хотите. И это не пафос, это просто моё ощущение мира. Когда все сходят с ума, должен же кто-то остаться нормальным. Творчество — изначально божественно и только благодаря Богу мы можем создать что-либо настоящее.

Так что пусть боятся всякие диджейгрувнутые имбицилы — они опоздали, их уже нет. Есть только тупая матрица, чип подражающей личности, а счастья их нет. Есть наше, только мы не орём об этом. Может статься, имеет смысл спасать самоубийцу, но нет смысла спасать рэйв-поколение. Не знаю, как вам, а мне не хочется находиться среди этих идиотов. Может, я не прав… Только мне действительно ничуть не жаль этих людей.

Когда я работал, снимался в фильме о самоубийцах, мне пришлось столкнуться с людьми, чьё право жить намного больше, нежели у этих людишек, тем не менее они отказываются от него. Думаю, это слабость сильного человека — суицид. Мне тоже приходила в голову мысль убить себя, но что-то всегда останавливало. Теперь такие мысли не приходят. Да, наверное, на том свете неплохо, только чертовски интересно узнать, чем всё-таки закончится моя пьеса.

Вернёмся к Москве. Этот город проверяет на вшивость и выбивает дурь без остатка, здесь ощущается одиночество, ни с чем не сравнимое, здесь я чувствую себя эмигрантом. Впрочем, я им и являюсь по всем статьям. Москва ведь не Россия. Москва — просто иное государство. Здесь принимают гостей, но часто не выносят приехавших жить сюда — это я вывожу из своего опыта. «Только трудная дорога ведёт к храму» — переводится на русский язык грузинская пословица. А если это так, то я просто должен был поменять свою Жизнь, должен был уехать из тепла и уюта. В средневековой Европе ученик ремесленника в определённый момент отправлялся скитаться по другим городам, чтобы повысить своё мастерство. Так. думается мне. и должно происходить с людьми пишущими. Мы просто должны выйти однажды из дома, чтобы спустя многие годы вернуться туда на белой кобыле Знания или же не вернуться никогда…»

Ночь с 16 на 17 февраля 1998 г. Москва.

Сергей Галкин.


Обсуждение