23 ИЮНЯ Театр «ДДТ», фирма Русское золото (Москва) при содействии газеты «Смена» представят на стадионе «Петровский» грандиозный петербургский рок-фестиваль продолжительностью свыше 10 часов. Идея этого проекта принадлежит Юрию Шевчуку со товарищи.

ЮРИЙ Юлианович, став легендой российского рок-н-ролла, не возгордился и «не захлебнулся в пафосе», а продолжал думать о новом поколении питерского рока, что вынуждено проводить свои лучшие годы в подвалах и мало приспособленных для настоящей музыки клубах, не имея возможности прорваться на телевизионные экраны, не имея доступа к престижным концертным площадкам. В некотором смысле история повторяется — ведь каких-нибудь 12-15 лет назад группа «ДДТ» находилась в аналогичной безвыходной ситуации (хотя, конечно, тогда рок-н-роллу мешали другие обстоятельства).

Цель петербургского фестиваля — представить многотысячной аудитории стадиона “Петровский” молодые, интересные коллективы, которые пока известны десяткам фанов. Было прослушано более сотни кассет, которые постоянно приносят непризнанные гении в офис “ДДТ” на Пушкинской, 10, было просмотрено множество концертов. На «Петровский» попадут самые талантливые. Каждой из групп будут предоставлены 15 минут для выступления на высококачественной звуковой аппаратуре, на высококлассном свете, которые прибудут из Москвы.

Всем меломанам памятен фантастический концерт группы “ДДТ” под названием “От и до”, который Юрий Шевчук и его друзья сыграли ровно год назад на “Петровском”. С программой “От и до” дэдэтэшники в мае проехали множество городов, совершив беспрецедентный для себя тур, организованный компанией “Райс Мюзик”. Конечно же, “ДДТ” примет участие в программе фестиваля на “Петровском” 23 июня, конечно же, группа завершит 10-часовой марафон. Приедут и многие другие герои рок-н-ролла 90-х годов: “Алиса», “Чай-ф», “Аукцыон”, «Калинов мост”, «Ва-Банк”, «Текиладжаз», «Колыбель”, “Улицы”, «Чуфелла Морзуфелла” и многие другие.

Генеральным спонсором проекта стала фирма «Русское золото”, которая поддерживала и майский тур “ДДТ” по городам и весям. Рок-фестиваль пройдет при поддержке компаний “Дельта Телеком” и “Неда пейджинг”. Вместе с газетой “Смена” к освещению подготовки грандиозного фестиваля подключились “Европа плюс”, “Радио Балтика», “Радио Рокс”, “Радио Максимум”, «Эльдорадио”, “Радио-1″, несколько телеканалов — 3-й, 22-й, 36-й, 51-й, Региональное телевидение и “Русское видео”. “Европа плюс» учредила специальный приз лучшей новой группе и предоставит ей возможность записать на студии “Европы” сингл. «Неда пейджинг», обеспечив организаторов своими пейджерами, к тому же подарит лучшей на взгляд этой пейджинговой компании группе электрогитару «Фендер». “Телевик» опубликует постер молодых питерских рокеров на развороте своего журнала. Газета “Смена” также не обойдет вниманием молодых участников петербургского рок-праздника. Кстати, пресс-конференция по случаю фестиваля намечена на ближайшую среду в 15 часов в Доме актера.

Фото Валентина ИЛЮШИНА

ПРОСМОТР

С тех пор как появилась рок-группа с инсектицидным названием ДДТ, ее лидер Юрий Шевчук никуда вроде не исчезал — ни со сцены, ни с ТВ. Один из патриархов отечественного андеграунда, он бескомпромиссно выдержал гонения и нищету времен позднего застоя, чтобы стать одной из звезд так быстро и незаметно закончившейся перестройки. Такое было времечко: одни звезды — Ельцин, Собчак — собирали многотысячные горластые площади, другие — среди них Шевчук не менее горластые и многотысячные стадионы.

Но изменились времена. Как ни одному политику уже не собрать в этой стране полную Манежную площадь (и слава Богу), так и рок ушел со стадионов (то есть не рок, а опять-таки мы). Бунтовать и фрондировать — дурной тон. Из рок-звезд лишь один Шевчук со штилем не смирился. Он по-прежнему собирает стадионы. Был недавно в Москве с новой программой. Внешне все тот же неистовый, грустный и замкнутый.

Впрочем, наверное, все же изменился. Переехал, говорят, из своей коммуналки в большую питерскую квартиру, воспитывает теперь один маленького сына Петю, который проездил с ДДТ последнее гастрольное турне. Наверное, и в материальном смысле все в порядке (во всяком случае, первые номера западного рока на зарплату не жалуются). Самое время спросить: «Как вы, Шевчук, теперь живете?» В силу его замкнутости собрать на него background непросто. Фотограф «Ъ» в Питере Саша Беленький рассказал нам, что Шевчук не любит фотографироваться. В этом ничего странного, многие знаменитости не любят, но Саша уточнил, какую именно съемку Шевчук все же уважает. Например, Беленький однажды подловил момент, когда Шевчук по-староинтеллигентски протирал очки, не снимая их и щурясь набок. Показал при случае Шевчуку, и тому фотография очень понравилась. Понравилась именно тем, что на ней нет никакой неистовости, закрепленной общественным сознанием в имидже Шевчука. Сплошная простота.

Как договорились, в 12 часов пришли в квартиру к Шевчуку на Васильевский остров, на 15-ю линию (подробнее про адрес нельзя ввиду поклонников).

Шевчук был хмур и до скуки прост. Начинался уже четвертый день, как он вернулся в Питер из трехмесячного гастрольного турне, в котором обкатывалась новая программа группы ДДТ «Это все». Ее Шевчук ценит очень высоко, но в Москве некоторые представители прессы программу приняли прохладно и даже враждебно. Ему не хотелось ни с кем разговаривать, но он давно пообещал и потому говорил. Этот свой крест Шевчук нес тихо и достойно — не мы же виноваты, что он так вымотался. Было видно, что в тягость ему не только мы, но и огромная петербургская квартира с 20-метровым коридором (мы замерили по шкале объектива), имеющая совершенно необжитой, хотя и свежепобеленный вид.

Самая маленькая комната (девять квадратных метров) в этой квартире служит Шевчуку берлогой. К берлоге примыкает кубическая комната побольше, почти до потолка заставленная нераспакованными коробками с книгами. Потерянный среди этого хаоса Шевчук напоминал зрелую умудренную кошку, которая жила себе много лет в привычном доме, а потом ее посадили в корзину и выпустили начинать новую жизнь на новом месте. Ходит и фыркает на углы своей новой квартиры.

— Я месяц назад ее получил. Ну как получил — купил. Просто продал все что было, пахал на нее. Пять комнат. Две бабки здесь живут — моя мама и мама супруги, Петька и я.
До этой квартиры Шевчук жил семь лет на Фонтанке, имея две комнаты в коммуналке: в одной — он с семьей, а в другой — «бабки».

— Ты долго выбирал эту квартиру?

— Да не выбирал вовсе. Не было времени. В последний день перед гастролями ее купил, потому что тянуть дальше было невозможно — бабки воют… Хотя вид здесь не очень. Опять же, как мой приятель говорит: «На вид из окна смотришь только первые семь дней, а потом просто приходишь и ложишься спать». Видите, пока еще ничего нет. Чего тут фотографировать?

— Это даже лучше, что «ничего нет», значит, есть только самые необходимые вещи, которые лучше всего объясняют твою личность…

— …Давай табуретку… Черт, такой бардак здесь…

— Да ничего…

И Шевчук стал покорно объяснять природу своих вещей:

— Вот это мне ребята подарили.

— Выглядит как алтарь домашний.

— Да нет, просто на день рождения подарили, я не выбирал. Да, еще вот этот стол подарили, кресло…

— А раньше, до этой квартиры, у тебя не было рабочего стола творческого человека?

— Всю жизнь мечтал об этом, честно говоря, но не было.

— И во сколько лет появился?

— Все это — 16 мая этого года в день моего рождения. В 37 лет заслужил вот всякую фигню для ручек на столе.

— И много удалось записать уже за этим столом? Почувствовалось, что он стимулирует результаты?

— Нет, пока не пишется. (Уж больно все это красиво.) Пока ничего не написал. Видишь, все чисто.

Один из законов Паркинсона неумолимо гласит: как только любая крупная структура (империя, государственная организация, общественный институт и т. д.) переезжает в новое здание, тут же начинается закат этой структуры. Классический пример — Людовик XIV и его дворец.

Я сказал об этом Шевчуку, и тот показал грустной ухмылкой, что намек оценил. Но ничего не ответил.

Нетронутый стол, к сожалению, не мог дать представления о творческом методе Шевчука.

— Как ты пишешь обычно?

— Я думаю на бумаге.

— То есть море бумаги в корзине?

— Да. Есть две методики, ты сам знаешь. Ахматова, допустим, просто в голове «выхаживала» свои стихи. Блок их тоже выхаживал, но в буквальном смысле — ногами. Да, а допустим, Пушкин… Я как Пушкин! (Смех в зале.) Если мысль приходит в голову, я записываю ее на чем угодно, хоть на салфетках. Ну а потом эти салфетки и обрывки собираются, и раскладывается мысль на столе.

Свой всенародный хит «Осень» Шевчук сочинил комбинированным способом: сначала по-блоковски выходил, а потом по-пушкински легко записал. «Безделица» гения — мимоходом, между делом — пахотой над нетленкой. Он, кстати, как к безделице к ней и относится (отмечая, правда, что «хорошая, песня, правильная»):

— Это вообще-то веселая песня.

Эту веселую песню Шевчук писал на кладбище.

Бродил по кладбищу Александро-Невской Лавры (была, кстати, осень). Я там рядом жил в коммуналке на Синопской набережной, бродил в Лавре практически каждый день. Мелкий дождь моросил, и ощущение было такой тоски, печали и колоссальной тревоги… просто не передать. И она — эта песня, как пришел домой, у меня выдохнулась.

(Помните, какой легкий и светлый клип Шевчук снял под «Осень»: в нем он, Кинчев и Бутусов шатаются, обнявшись, по осеннему лесу, пинают листья и что-то счастливо орут неслышными дурными голосами, явно не про гражданскую скорбь. В конце, правда, троица с идиотскими физиономиями вдруг дружно стреляется из кольта Шевчука, но явно дурачатся.)

Еще на столе была пол-литровая чайная чашка, со вкусом расписанная.

— Но чашка, видно, своя, старая, родная и любимая?

— Чашка — да. В Гжели подарили, — рассеянно и противоречиво ответил Шевчук. Я поймал себя на мысли, что родную чашку Шевчук тоже не покупал, как и стол со стеллажом, напоминающим алтарь рок-религиозного культа.

Потом в течение дня я еще много раз отмечал, что Шевчуку много дарят. Иногда — совсем мелочи. Но очень концептуальные для Шевчука.

Например, еще в начале разговора я отметил, что фирменная шевчуковская щетина регулярно подравнивается с помощью триммера — специальной машинки. Мне стало профессионально приятно, что я расколол кухню тщательного создания имиджа рок-звезды. Ведь у Шевчука действительно очень продуманный и умный stylish image: очки, небритость, нестриженые волосы (именно «нестриженые», а не «отпущенные»), потертая кожанка, что там еще?.. Ведь мог бы линзы вставить, побриться, на голове сделать оранжевый гребень, серьгу в ухо, нахлобучить косуху, казаки и цепи, а вместо Marlboro перейти на «Беломор». Я поддел Шевчука насчет машинки для бороды и имиджа.

— Это мне московские друзья подарили — Серега и Алексей, — спокойно сказал Шевчук и похвалил машинку.

Бороду Шевчук любит еще со времен своего художнического прошлого. С теплым чувством он рассказал, какая у него была раньше борода: смеха ради прятал иногда в нее кисточки, пачки с сигаретами (сразу две входило).

Еще он пользуется незаурядным одеколоном «Эгоист». Но терпеть его не может из-за мерзкого запаха. Купить же другой просто нет времени. Откуда взялся ненавистный «Эгоист», Шевчук не сказал — наверное, кто-то тоже подарил, и люди не виноваты, что запах не подошел.

— А сам ты любишь красивые вещи покупать?

— Хорошую аппаратуру люблю. Но это, опять же, наша работа, от нее зависит качество. Поэтому мы все деньги вбиваем в аппаратуру и покупаем только лучшее что есть.

— Короче, ты не предмет материальной заинтересованности бандитов.

— Да какой уж я с материальной стороны предмет?

— А тебя никогда всерьез не соблазняли?

— Конечно, бывали соблазны. Правда, долго колебаться не приходилось. Были ребятки, которые предлагали ну очень большие деньги за то, чтобы я появился на чьем-нибудь дне рождения и вместе с попсой сыграл. Три песни — машина или квартира. Мне по клубам предлагают выступать. Вот клуб «Пилот» — пожалуйста, пять тысяч баксов за выступление, другой, тоже попсовый клуб — десять тыщ баксов. Три песни — и живи не хочу. На телевидении — пожалуйста! — предлагают вести три—четыре музыкальные программы. Тоже по пятьсот — тыще баксов за передачу. За час. Когда живешь в коммуналке, знаешь, как это воспринимается? Но как на такое пойдешь?! Все сразу горит синим пламенем — все дело, все песни, все мытарства, весь твой путь. И ты никогда больше не сможешь писать песни. Вот я, например, не смог бы. Для этого надо потерять самоуважение. Все, ты — нуль. Это исключено. Я буду собирать эти стадионы, чтобы доказать: раз мы начали на стадионах, так мы на них и умрем.

У далекого от музыкального бизнеса читателя может сложиться ошибочное впечатление, что на стадионе работать как раз прибыльнее всего (больше публики — больше выручки). Шевчук объяснил:

— Это такая безумная трата денег! Ребята работают, а зарабатывают — смешно сказать — от 100 до 250 тысяч в месяц (рублей, я уточнил. — А. Л.). Совершенно все ухает в этот звук, в этот свет, в эту аппаратуру. У нас себестоимость концерта в том же «Олимпийском» была 15 тысяч долларов. То есть я не жалуюсь, я говорю, что мы доказали прежде всего самим себе: мы живем, у нас полные залы, несмотря ни на что. Вот многие сейчас — вся Москва и весь Питер — работают по клубам, никто не берет большие площадки. Даже некоторые мои друзья немножко обвиняют меня: мол, вы коммерческая группа, вы работаете на стадионах. А как же?! Когда рок-н-ролл вышел из подвалов (ты помнишь это время?) — это был 87—88-й. Забивали же любые площадки! Народ шел с удовольствием и на Гарика Сукачева, и на Костю Кинчева, и на Славу, и на всех, на всех… На Гребенщикова. И все с удовольствием выступали на стадионах. А сейчас Гарик Сукачев вдруг по ящику говорит: «А я работаю по клубам, потому что хочу честно смотреть людям в глаза». Это что за базар такой?! Ведь сейчас собрать стадион — по-моему, труднее быть не может, согласись. ДДТ идет как раз против течения. Мы специально взяли самые крупные площадки стадионов. Но, конечно, главное — это все-таки песни. Если они хороши, то их можно петь где угодно.

С Шевчуком сложно говорить о быте. («Ох, быт — это для меня самое тяжелое».) Спросишь его по-светски о барахле, а он в ответ формулирует творческий манифест группы ДДТ. Но в общем ясно, что Шевчук не роскошествует. Хотя и не бедствует — в том смысле, что может позволить себе не замечать слишком часто быт, отвлекающий от творчества.

— Неужели тебе не хочется создать дома свой маленький мир, в котором ты себя будешь чувствовать комфортно? Ведь ничего плохого в хороших вещах нет. Платон, кажется, сказал Диогену, что это худший вариант спеси — демонстрировать свое презрение к хорошим и дорогим вещам.

— Я знаю этот диалог. Ну почему спеси? Счастлив не тем, где ты живешь, на чем спишь, что ешь. Я как-то десять лет уже по углам. Мне база нужна, рабочий стол, гитара, студия.
Еще на его черных 507-х Levis видны следы наглаженных стрелок, что я поначалу отметил как высшее достижение в работе над незаурядным имиджем. Но потом понял: ему стирают и гладят «бабки», точнее — мама. (Моя, например, бабка, Царство ей Небесное, тоже всегда упорно, до ругани, норовила навести стрелки на мои джинсы: «Брюки должны быть отутюжены».)

Когда мы уходили из квартиры, он надел кожаную куртку, очень похожую на знаменитый шевчуковский кожан, который хранится в студии (тот красивее истерт). Но, возможно, для Шевчука эта будущая реликвия рока является не концертным, а парадно-выходным вариантом. Должен же быть у человека выходной гардероб? А я не заметил в квартире никаких других пиджаков или курток.

Еще у него нет наручных часов. Наверное, никто пока не подарил.

Телевизор, стоящий в «алтаре», — простой советский. (Шевчук смотрит только прогноз погоды и «Новости». Заодно уж: ни одной газеты не выписывает, ни разу в жизни не голосовал на выборах, потому что «любая политическая идея — это узость мышления».) Видео нет, хотя есть несколько кассет с мультиками. Никакой музыкальной аппаратуры дома. Впрочем, он еще не все перевез из коммуналки. Похоже, что Шевчук действительно не преувеличивал, когда сказал, что «все пришлось продать».

К настоящему моменту у Шевчука не было даже машины. «Семерку» Шевчуку два года назад тоже как бы «подарили». После трех концертов ДДТ на ВАЗе автогигант выделил на группу справку на право внеочередной покупки машины. А ребята отдали справку Шевчуку. Полгода назад «семерку» угнали из-под окна: Шевчук уехал на гастроли и забыл включить сигнализацию. Он таки стал «предметом» для бандитов. (Ребята из ДДТ, впрочем, объяснили, что угнал кто-то залетный, — не знал, что тачка — Шевчука: «Бандиты Юру любят».)

— Многие негодовали, — сказал Шевчук по поводу машины, — но я философски к этому отношусь: Бог дал — Бог взял. Господь же отбирает у нас порой главное, порой не главное. Машина — не главное. Слава Богу, если она кому-нибудь помогла. И от меня она ушла за какой-то грех — я просто убежден. Конечно. Просто так ведь в мире ничего не бывает.

У Шевчука есть личный архив. Он у него в два раза больше, чем у Жванецкого. У того один портфель, а у Шевчука — два. Запыленные, они стоят в кубической комнате у основания горы коробок с книгами.

— Время нужно — разобрать. Хотел книгу написать, собрать в нее стихи. И уже ребята-издатели сами предложили. Я даже получил гонорар однажды и уже проел его. А книги все нет. Там ребята богатые, потерпят. Книга будет в общем-то рок-н-рольная, по типу ленноновских-морисоновских. Как бы хаос мыслей, стихов, рисунков, но, с другой стороны, в этом хаосе есть личность, гармония. Вот моя книга!

Шевчук, смеясь, показал нам книгу в роскошном переплете с золотым тиснением на обложке «Юрий Шевчук». Потом открыл ее: там были пустые разлинованные страницы. «Друзья подарили».

Жаль, что Шевчук еще не распаковал и не расставил книги, — личная библиотека говорит о хозяине многое.

— А жанр есть любимый? Или какие-то серии собираешь?

— Знаешь, если вернуться в 86—85-й, когда я жил на три рубля в месяц (может, про три рубля он загнул, все-таки творческая личность.— А. Л.), то покупал такую книгу, без которой просто уже нельзя прожить. Книги у меня не для развеса.

На тумбочке перед кроватью (Шевчук называет свое лежбище «моя шконка»), которая установлена на двух ящиках с книгами, лежали: отличный сборник Хармса («не поверите, купил на последних гастролях в Минске за три рубля!» Опять три рубля — все же странные у нею отношения с рублями), прозаический альманах (забыл какой), Лев Гумилев, китайская Книга Перемен, «Первозданность» Людмилы Наровчатской (книжка о праязыке, подарок автора) и «Поручение» Фридриха Дюрренматта. «Поручение» Шевчук тут же подарил фотокору Васе, который ему напомнил своим объективом одноглазого Полифема, героя пьесы Дюрренматта. И подписал: «Васе Полифему от гр. ДДТ».

— У нас в семье была классная библиотека. Просто десятки тысяч томов. Отец собирал. Да, именно десятки тысяч. Что-то около двух—трех тысяч одних только детективов — еще 20—30-х годов! Удивительно! Мать собирала книги по искусству. Всю свою жизнь. Живопись особенно. Литературу, классику. Когда у нас были трудные времена — мы тогда жили на Кавказе, — родители продали просто за бесценок практически всю библиотеку. Для того чтобы нам было что-то есть. Отца не принимали на работу, был очень тяжелый период.

Отец у Шевчука был всю жизнь военным, воевал на фронте. Мама — почетный полярник, работала на полярных станциях радистом. Сам Шевчук родился на Колыме, где родители встретились в 1957 году. С тех пор в рок-музыканте происходит постоянный бой между загадочными славянскими и восточными генами: мать Шевчука — Фаина (Фания) Акрамовна, отец — Юлиан Сосфенович. «Я татарин на лицо, но с фамилией хохляцкой», — пел ранний Шевчук.

— Семью отца с Украины сослали где-то в конце двадцатых в Сибирь. Деда, Сосфена, расстреляли в 37-м. (Сосфен — красивое имя.) Другой дед — Акрам — мыл золото в Бодайбо. Это уже с другой стороны — ветвь Гареевых. То есть чистая Сибирь такая.

Каторжные корни дедов Шевчук не опозорил и встал на путь диссидентства сразу после окончания художественно-графического отделения уфимского пединститута. Он не соответствовал облику советского учителя: был длинноволос и независим. Но серьезно его стали гноить уже за песни — за подпольный альбом «Периферия» в 1984 году. Прошел все, что полагалось: обком ВЛКСМ (выгнали из членов. Не обкома, конечно, а всего ВЛКСМ), обком КПСС, КГБ. Уволили со всех работ, в газете травили как антисоветчика и тунеядца. В Уфе народ тысячами подписывался под письмом в защиту Шевчука, и многие ставили свой домашний адрес под подписью. За что тоже имели неприятности, а одну группу студентов даже отчислили. Шевчуку пришлось бежать сначала в деревню, а потом в Питер, где он жил по друзьям до тех пор, пока не купил в 1987-м свою коммуналку.

— Все серьезно было. Понимаешь, никакой общественности международной: это Уфа, это далеко. Тебе ласточку сделают, бросят в камеру, откроют форточку, за окном минус сорок. Вот и все, через месяц с больными почками и отлетишь. Там все просто делалось.

Удивительно, но об уходе Гребенщикова в скит на три года, о чем сам БГ объявил недавно в прямом эфире у Диброва, Шевчук с удивлением узнал только от нас. Публике же со стороны, наверное, кажется, что питерские знаменитости только тем и занимаются, что дружат или дерутся между собой. (Можно поупражняться в стиле Хармса: мол, однажды Шевчук переоделся Кинчевым и выследил на Невском проспекте Гребенщикова. «Гребенщиков, а Гребенщиков?! Как поживаешь, брат?» — «Клево, брат Кинчев! В скит вот собрался. Только, смотри, Шевчуку ничего не говори…» Ну и так далее.)

— Нет, настоящие друзья мои — слава Богу! — люди с негромкими именами.

О тех же, кто вырос с ним в одной тусовке — Кинчеве, Гребенщикове, он говорит так:

— Это мои товарищи, подельники. Это наш профсоюз. Это братки. Я их очень люблю, очень уважаю. Но они не мои друзья. Друг — это другое.

Он все же ностальгирует по андеграунду, но понимает, что старая тусовка обречена была на распад:

— Все были под одним прессом. Мы действительно ЖИЛИ в рок-клубе нашем петербургском, и все были вместе, как Костя Кинчев пел. Ну а потом Цой добавил: «Только никто не знает — в каком». Когда рухнул режим, который нас давил, рухнуло и наше замечательное рок-движение. Каждый пошел своей дорогой. И теперь в одиночку разбирается с самим собой. Если это правда о Гребенщикове, то я приветствую. Значит, человек на хорошей дороге. Думает, размышляет, ищет веру. Отойти от мира заставляет в худшем случае какое-то несчастье колоссальное, когда ты уже не способен жить в миру. В лучшем случае — осознанность того, что тебе нужно крепко подумать о жизни, напиться одиночества, побыть с Богом. Чтобы сделать следующий шаг в творчестве.

Сын Петр забежал в берлогу к отцу.

— Кем ты хочешь быть, Петя, когда вырастешь?

— Врачом, — не задумываясь ответил Петр.

Каким именно врачом — хирургом или стоматологом, Петр не знал. Но как-то чересчур убежденно для 6-летнего ребенка утверждал, что только врачом и никем иным. Шевчук помог сыну:

— Людей будет лечить, — и когда Петька вышел, тихо объяснил :

— Вы, наверное, слышали, что у нас мама умерла. Так вот, после того как Эля умерла, он мне и сказал, что найдет средство от рака.

— А он никогда не хотел, может, из желания подражать, быть «как папа» певцом?

— Нет, абсолютно. И слава Богу. У таких, как я, дети часто вырастают большим говном. Папа ведь на работе постоянно, опять же — популярность, слава, и дети часто эту папину популярность примеривают на себя, хоть ничего этого не заслужили. Это меня страшно волнует. У него все эти ростки есть. Я его не балую принципиально. Его балует бабушка, но этого достаточно. Почему я его взял на гастроли (он проехал со мной все города)? Для того чтобы он побыл с мужиками, чтобы увидел: популярность эта — обратная сторона медали, труд большой. То есть я пытался дать ему это понять. Не ради того, чтобы он вырос каким-нибудь Родионом Газмановым, — Боже упаси! Это ужасно. Натуральная трагедия, я вам скажу, для ребенка. Я хочу, чтобы Петя был нормальным человеком.

Мы встречались с Шевчуком тринадцатого.

— Петя родился тринадцатого. Поженились мы с Эльмирой тринадцатого. Тринадцатого она умирает. Просто преследует меня тринадцатое, как безумие. Мне на экзаменах всегда попадался тринадцатый билет, бред какой-то.

Шевчук сам о себе написал во вкладыше к своему двойнику «Черный пес Петербург»: «И всегда горячий чайник на столе — центр этой моей модели Вселенной». Неплохая разминка для психоаналитика — рок-музыкант, центром Вселенной для которого является чайник. Чай Шевчук не только любит, но и понимает — охотно и грамотно сказал на кухне за столом пару слов о японской чайной церемонии.

— А еду ты сам готовишь?

— Бывает, — почему-то со вздохом.

— По необходимости, или, может, как Макаревич, серьезно кулинарией занялся?

Тут Шевчук стал стебаться по поводу телепрограммы Макаревича, где тот учит народ стряпать:

— Мы с дедетешниками обсудили и подумали, что можем по понедельникам после перерыва, когда закончит Макаревич, выпускать свою передачу — о том, как гнать (самогон. — А. Л.). Учить народ, из чего можно гнать, — из арбузных корок, томатной пасты… В конце передачи по рюмке — и до свидания, дорогие телезрители. До следующей недели. Знаешь, такую хату можно сделать на студии, интерьер подходящий!

Водку он уважает («художнику без водки в России сложно пока обойтись»), но считает, что творческая личность все же может прожить без стимуляторов.

— А образ жизни не тянет сменить в тридцать семь? Меньше курить, на вегетарианство подсесть?

— Могу сказать одно. Сейчас я гораздо больше болею с похмелья, чем в двадцать лет. Тогда вообще не болел. А сейчас просыпаюсь утром — труба-а. Поэтому стараешься, конечно, пить поменьше.

В качестве релакса Шевчук предпочитает восточные единоборства, но последние шесть месяцев было не до тренировок:

— В десять утра — репетиция, в двенадцать ночи приползаешь, и остается только одно — бух спать. Раз в неделю, ну, может быть, раз в две недели выберешься в баню, там потянешься, ну и все.

С Петербургом у Шевчука сложные отношения:

— То ты его ненавидишь — просто устал от этих камней. То ты его безумно любишь. У меня это как жить с женщиной, понимаешь? Эти сковородки и кухни, бывает работа, бывают скандалы, все бывает.

— Это состояние войны именно с Петербургом-городом или с городом как таковым?

— Я не люблю город как идею. Я убежден, конечно, в нашей связи со звездами. Но эти все вещи в городе не канают. Чтобы жить по звездам, нужно идти в поле, в степь. Мы все под колпаком цивилизации, этой техники, этой грязи, этой суеты. В этом все тонет, как в болоте, и до нас не доходит, в чем наше большое несчастье. И несчастье города самого по себе.

Поэтому Шевчук уже четыре года строит себе дачу («ну дачу — это громко сказано, просто дом»):

— Одиночество невозможно любить, но оно необходимое условие моей работы.

Месторасположение загородного дома Шевчук держит в секрете, научен горьким опытом.

— У меня случай в Репино был прошлой осенью. Сижу, пишу там себе. Приезжает журналист один — Садчиков такой (привез его один мой приятель). Я его прошу: только не пиши, где я сижу. А потом читаю: «Сидит Шевчук на даче в Репино, пишет новую программу». Выходит эта статья, и понеслось. Народ! Ночью, прямо после выхода статьи приезжает какой-то мужик на BMW, выпивший. «Юра, ты?»

— Я говорю: «Я». — «Старик, я тебя так люблю! Давай выпьем». А я играл на рояле. Я говорю, вы, мол, извините меня, я занят, работаю. — «Ты должен со мной поговорить!» И так это звучит, знаешь: это же Я, Я тебя люблю. Я говорю, ну и что же, что ты? Я тоже к тебе неплохо отношусь, как к человеку. — «Ах ты МЕНЯ, значит, на дачу не пускаешь к себе?! Со МНОЙ разговаривать не хочешь?!» Так он меня допек. Мне пришлось дать ему в морду. Я — ему, он — мне. Ну просто бред собачий!

Шевчук считает, что в некоторых случаях «дать в морду» — единственно возможный для мужчины выход из разговора. Я рискнул заметить, что он, как наставник и учитель молодежи, не имеет права чуть что давать в морду, потому что проблема всеобщей агрессии и так стоит очень остро для России. С постановкой вопроса Шевчук согласился, но сказал, что чересчур горяч бывает, — славянско-монгольская гремучая смесь. К оружию он относится «нормально, как мужик» (не дитя цветов, как Лайза Минелли, которая отказалась в Таманской дивизии потрогать автомат).

— Я знаю, что для меня выстрелить в человека — это… не то что проблематично, а сам понимаешь — невозможно. В случае гражданской войны я был бы жертвой.

Когда-то Шевчук спел свое знаменитое «Предчувствие гражданской войны». В ночь с 3-го на 4-е октября 1993 года он сел в машину и поехал к месту едва не сбывшегося пророчества. Сам не может объяснить, что именно влекло его в Москву (хотя утверждает, что уважает самоанализ и сам себя постоянно анализирует). Кончилось все банальной раздачей автографов населению, у которого к тому моменту «Осень» уже твердо ассоциировалась со стрельбой. Дело в том, что телехронику прошлогодней осени полюбили показывать под шевчуковскую «Осень». Сначала под «Осень» транслировали, как менты бегали за коммунистами, потом — как коммунисты за ментами, а кончилось тем, что под «Осень» по телевизору тащили за ноги трупы у мэрии и били из пушек по Белому дому. Видимо, поэтому веселая «безделица» так остро вошла в народную подкорку.

Возвращались из Москвы в Питер в комендантский час. Шевчук был вынужден на каждом кордоне раздавать автографы омоновцам.

Увиденный в Москве новый клип его веселой песни Шевчуку очень не понравился. К колоссальному чувству тревоги, которое он испытывал, когда выхаживал в Лавре «Осень», добавились поиски ответа на вопрос: почему все это произошло? Он снова засел в Репино и за сутки написал песню «Правда на правду» — о бессмысленности гражданской войны, — к ней через полтора месяца добавились еще 15 песен, ставших программой «Это все».

Я сделал большую работу над собой — я не писал второй «Осени». Мы доказали сами себе, что все-таки не пишем хитов. А что касается «Осени», так я с ней не борюсь. Я ее люблю и понимаю, почему от нее народ торчит. Знаешь, Иосиф Бродский очень хорошо объяснил: в любой момент для поэта самое важное не то, что он уже написал, а то, над чем он сейчас думает. Вот и все.

И теперь о главном, чего не было в доме Шевчука. В его доме не было гитары.

— После всех концертов от музыки тошнит. Буквально тошнит от всего. Есть люди, — как тебе объяснить? — которые с удовольствием поют везде. В компаниях, на любой сцене. Хочешь, ночь всю будут петь, хочешь — несколько суток. Вот я не из тех. Даже спеть с друзьями — тоже не всегда. Нет у меня такого, чтобы взял гитару и ну давай погнали.

— А исполнять потом, на концертах, когда вещь рождена в муках и она тебе самому нравится? Избавляться от нее на концерте — разве это не приятно?

— Я не хочу быть похожим на художника, который написал картину, а потом стоит в выставочном зале рядом с этой картиной и объясняет каждому, что же он хотел ею сказать. Мне интересно песню, может быть, только один раз спеть, пощупать ее на публике.

— А ты можешь допустить, что наступит такой момент, когда тебе не захочется даже этот один раз выйти на сцену?

— Да, — быстро ответил Шевчук.

— Ты так уверенно сказал, что можно предположить: ты стремишься к этому.

Шевчук, запойная книжная душа, одинокий очкастый школьный учитель, бесконечные сто грамм одиночества, сделал гигантскую паузу-синкопу в разговоре. И ничего не ответил.

ДДТ — на мой взгляд, сейчас самый интересный коллектив на рок-сцене страны. Я не знаю музыкантов, у которых был бы такой стопроцентный контакт с залом. Энергия лидера и солиста Юрия Шевчука взрывает аудиторию. Этому нетрудно найти объяснение: тексты ДДТ актуальны, но при этом не страдают лозунговостью. Плюс актерское мастерство Шевчука, его голос, похожий то на издевательский шепоток шута, то на крик раненого зверя.

Юрию Шевчуку я задала несколько вопросов:

— Когда образовалась ваша группа и что означает ДДТ? Существует много версий…

— Мы объединились в 1982 году. А название обозначало страшный ядовитый порошок, тот самый ДДТ. Прочие приписываемые нам названия — «Дом детского творчества» или «Добрый день, товарищи» — выдумки. Творчество группы носило в то время ярко выраженный социальный характер, потому что нас колотило от всего того, что творилось в стране многие годы. Потому что вокруг было много слов, а не было слова — правдивого, искреннего, мужского слова обо всем том, что было и есть.

— А сейчас разве лицо группы изменилось?

— Нет, мы остались такими же. Но, разрабатывая только социальную тему, мы как-то забыли, что рок-музыка — это не только идея, но и музыка, искусство. Поэтому мы стараемся сейчас меньше выступать, больше работать в студии.

— Каковы твои духовные ориентиры в искусстве?

— Мне дорого «высокое» искусство — близки Тютчев, Ахматова, Мандельштам. Люблю частушки, собираю их и записываю. Если говорить о музыке, то нравится Рахманинов, открыл для себя Шнитке.

— Каковы планы ДДТ?

— Сейчас мы пишем восьмой магнитофонный альбом. А наиболее удачным из всех считаю альбом «Периферия» — 1985 года.

Просмотр

1993-й — год ДДТ и Юрия Шевчука. Пока прочие наши рок-авторитеты бегали по весне на Андреевский спуск погорланить за очередного московского деятеля, пока дурачили себя и других в телевизионных тусовках, упакованных одними и теми же рок-фейсами, пока жевали презентационные бутерброды по случаю явления очередного непревзойденного шедевра родной грамзаписи, ДДТ просто работала. Кропотливо, долго, настойчиво. В результате рок-н-ролльный мир столиц и окраин получил мощнейший творческий заряд: спектакль группы «ДДТ» «Черный пес Петербург» по силе энергетики на сегодняшний день не имеет аналогов в русском роке. Плотная волна особого доброго света, выпущенного разом со спектаклем альбома «Актриса Весна». Есть непреходящее ощущение, что на этот раз лицо российского рок-н-ролла, изрядно помятое каким-то неприлично суетным мельтешением московских рок-мэтров, вернули браткам именно музыканты ДДТ. Особо это ощущалось 28 мая на небывалом концерте на именитой Дворцовой площади Питера. Люди забили все подходы от самого Невского. Такого Дворцовая не видала. И долго, должно быть, не увидит.

Спасибо, Юрий. Спасибо, ребята. Такое не забывается.

Этими словами, высветившимися 25 июня на гигантском табло санкт-петербургского стадиона «Петровский», была определена сопричастность нашего родного города тому замечательному событию, которое в тот вечер происходило на арене, — 15-летию группы «ДДТ».

Калужане, имевшие возможность увидеть по 5 каналу ТВ фрагмент прямой трансляции концерта, вряд ли могут представить себе, сколь грандиозным и фантастическим на самом деле было это удивительное действо…

Пожалуй, ни одна рок-группа в России не смогла бы сегодня собрать на свое выступление такое огромное число зрителей. На 15-летие ДДТ пришел едва ли не весь Санкт-Петербург. Разумеется, кроме тех жителей и гостей северной Пальмиры, кто вечером 25 июня отправился на единственный спектакль заглянувшего на денек в город Романа Виктюка.

Решил Юра Шевчук написать песню. Сочинилась песня про любовь. А впрочем, какая ж песня без Питера, если ее пишет Шевчук. Вот и здесь спел Юра про любовь, про Невский, про наш город. Душевно спел.

«Любимые песни» Шевчука пришли послушать на «Петровский» двадцать тысяч фанов. Юра грозился устроить питерцам праздник. Вот и получился не концерт, а праздник. Причем народный, … концерт на стадионе. Что же дальше, если СКК, Дворцовая площадь, «Петровский» у ДДТ уже позади?! Кировский стадион? «Уэмбли»?

«На концерт отпечатано 35255 билетов, но административный штаб ДДТ рассчитывает в реальности на 20 тысяч зрителей. Увы, слишком мало времени отведено на реализацию билетов — всего девять дней. Однако обнадеживает тенденция последних сезонов: как правило, стадионные концерты продаются в день представления, тем более что цена на этот праздник невелика — входные билеты по 10 тысяч рублей, билеты на трибуны — по 15 тысяч. Концерт состоится при любой погоде, разгон туч слишком дорог (приблизительно 400 миллионов), так что с погодой надеяться можно лишь на Всевышнего.»

От и до программы «От и до»

25 июня в 20.50 по 5-му каналу начнется прямая трансляция концерта ДДТ, которая продолжится до 22.35. Концерт будут снимать 12 -14 камер — с летающими (??) кранами, будет план даже с вертолета.

По оценкам специалистов, такие концерты, как на «Петровском», должны готовиться как минимум три-четыре месяца, а сплоченный «дэдэтэшный» коллектив сделал все за три месяца! Впервые в истории нашего города сольный концерт рок-группы состоится на открытом стадионе, где, кстати, вообще никто никогда не давал концертов.

Праздник на «Петровском» начнется в 18 часов выступлением пяти-шести команд Петербургского рок-клуба, а затем после некоторого «разогрева» (вот тут-то, надо думать, пригодится опыт «Роллингов») на сцену выйдет ДДТ и сыграет трехчасовой (!) концерт.

Будут приняты максимально возможные меры охраны правопорядка. Милиции предписано не допускать на стадион зрителей с бутылками, острыми предметами и всем тем, что может быть опасным для окружающих или чем можно швыряться на сцену. От разделительных линий на поле, однако решено отказаться, и бороться с давками будут по-иному — внедрением в толпу профессионалов-охранников.

Будет организована бойкая торговля самой различной продукцией от ДДТ: новыми и пятью архивными компакт-кассетами, шестью компакт-дисками, плакатами, семью видами маек-футболок и так далее. Плюс лимонад, соки, шашлыки и, возможно, пиво (только — баночное, в бутылках, кстати, никаких напитков не будет). На алкоголь наложен запрет.

После не слишком ярких демо-концертов ДДТ на «Аэрофуз»-фестивале, а затем и в Лиговском народном доме, трудно было предположить, что в СКК Юрий Шевчук с товарищами сыграют, возможно, лучшие концерты в истории российского рок-н-ролла.

Лето-93 Юрий Шевчук провел затворником в загородном доме у приятелей, осенью отсиживался в Комарове, зимой вместе со своими старыми и новыми музыкантами сбивал в кровь пальцы в подвале «ЖЕЛЕЗКИ», репетиционной точке в Лиговском доме. Тем удивительней, что в своем добровольном отшельничестве не только не отстал от жизни, но опередил и политиков, и философов, и даже религиозных светил, в познании того, что же будет со всеми, кому выпал страшный жребий жить в этой стране.

Сменив в последний момент название программы с «Балагана» на «Это все» (финальная песня называется — «Это все, что останется после меня»), Юра даже не поддался на рев его же фанов «О-сень, о-сень!» и сыграл свой суперхит. Зато обрушил на свою публику, которая, кстати, заметно повзрослела, шквал новых песен, стихов, новых звуков.

То, что в мини-залах звучало сыро, в СКК, на прекрасной аппаратуре, заиграло всеми красками. Удивительно легко вписались в ДДТ старый рокер Сергей Рыженко и двадцатилетний «вороненок», гитарист Артур Овсеян. Из группы ДДТ нынче превратилась в рок-оркестр, который свободно путешествует по рок-н-ролльному океану стилей, то впадая в хард, то ударяясь в симфо, то мешая все в невероятный российский коктейль.

И над всем этим парит стих и голос Шевчука, уже не раненого доброго зверя, как бывало еще в начале 90-х, а голос мудреца, у которого что ни слово, то открытие, что ни фраза — афоризм.

Похоже что русский рок переживает сейчас трудное и драматическое время. Из старых групп составлявших некогда «первый эшелон» отечественного рока, реально существуют и ведут концертную деятельность только АЛИСА, НАУТИЛУС ПОМПИЛИУС, АУКЦИОН да еще несколько групп следующего поколения. Одни уходят в студии, другие возвращаются в маленькие залы и подвалы. Означает ли это что конец русского рока или начало нового периода? Судя по всему, недавно с концертных площадок страны ушла еще одна группа – ДДТ. За комментариями мы обратились к ее лидеру Юрию Шевчуку.

— Русский рок часто принято считать в достаточной степени политизированным. Однако процессы, происходящие в нем сейчас, говорят о том, что политика уходит в прошлое.

— Наш рок «сдох» на политике, но я говорю об этом не как пессимист. Та политика, которой мы занимались и которая отражена в творчестве любого из нас, даже великого Башлачева, была естественна, это была идеализированная, конечно, борьба граждан за республику. И, как ни странно, именно род политического движения, поиска пути освобождения и выхода объединили всю эту тусовку рок-н-ролла — мы раньше были действительно вместе. Но когда мы встали на путь нравственных поисков, быть вместе оказалось сложней, и все сразу разрушилось. И дело не в том, что, как говорят, все обожрались и никто не знает, что делать. Просто происходит колоссальный нравственный поиск Бога внутри каждого из нас, а это совершенно индивидуальная работа. Это не общественный труд — поиски Бога, на этом пути я не верю, в какие бы то ни было секты, сообщества и товарищества, здесь каждый идет сам по себе. Я иду сам по себе, Костя идет сам по себе, Гребенщиков — сам по себе, и Ревякин — тоже.. Это нормально. И плакать о том, что «движения» нет, все разрушилось, вспоминать старые добрые времена, рок-клуб — это все для старушек, у которых еще не выпали волосы, монстров рок-н-ролла. Может, это для Гены Зайцева, но не для нас. Я считаю, что мы идем гораздо дальше. Время стадионов и митингов прошло, и прошло очень быстро. «Движение», акции «против» — это скучно, неинтересно, они сейчас мертвы и ничего не значат. Если, конечно, не стукнет опять какое-то политическое давление, переворот или как угодно это называй — тогда каждому надо будет опять стать гражданином по большому счету. Можно быть борцом против тирании, но вместе с тем нужно не забывать о душе. А это сложно совмещать, я сейчас только об этом думаю и размышляю.

Я скажу коротко о наших планах. Скоро должна выйти «ОТТЕПЕЛЬ» — это блок песен 1987 года, начала ленинградского периода. Сейчас мы записываем «ПЛАСТУН», блок песен 1988—1989 года. Потом будем писать более поздние песни — «Еду я на Родину», «Последняя осень» и несколько новых, давать концерты мы не собираемся вовсе — здесь, как в футболе: чтобы забить мяч с разворота, нужно видеть поле, а сейчас мало кто из нас его видит.

— Но, надеюсь, это не означает, что ДДТ запишет все песни, которые есть, и затем прекратит существование?

— Может быть, и так. Потому что настолько не хочется делать то, что мы делали, катастрофически не хочется…

— Не хочется играть?

— Вообще жить, как мы жили. Не хочется опять топиться в суете, дрязгах, отношениях, связанных с тем дурацким шоубизнесом, в который мы вляпались и который прохавали «от» и «до». Нам нужно оглядеться и, если мы сможем, если хватит у нас сердца и души, ума и таланта, начать какую-то деятельность на качественно ином уровне – тогда, конечно, мы будем жить дальше. А если нет, то ни в коем случае и не свистну и группа не соберется, это решено. Нам нужно отдохнуть — может, год, может быть, два. Мы и по Западу это знаем: РОЛЛИНГ СТОУНЗ в свое время по три года не записывались и не давали концертов, Леннон не пел. Я не примеряю чужие судьбы и рубашки на свое тощее тело, но я понимаю этих ребят, это каждый проходит, наверное. Мы все безумно любим друг друга и совершенно спокойно решили оглядеться, подумать. Причем на пике — нас зовут сейчас в тыщу городов, предлагают концерты, все, что хочешь, но я считаю, что наше решение верно. Но прежде нужно освободить пространство впереди — песни, о которых я говорил, практически не записаны, нужно освободиться от них и больше к этому не возвращаться.

— Дело принимает серьезный оборот — распадаются многие группы АКВАРИУМ, группы ЗВУКИ МУ ТЕЛЕВИЗОР, не дает концертов ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА и не собирается впредь, теперь — вы.

— Я считаю, что это правильно, иначе и быть не должно. Если бы все продолжали так же петь и бить в этот бубен, дуть в эту дуду, я бы просто разочаровался во всех этих людях и в Петре Мамонове, и в Гребенщикове, и во всех остальных. Это естественный путь, и здесь мы шагаем более—менее вместе, что только радует. Все-таки, несмотря на то, что все мы, очень разные, нас объединяет какой-то общий поиск. Так же, как объединило наше всеобщее рождение… в прошлом веке.

— Появились ли, на твой взгляд, за последнее время новые кайфовые группы?

— Такого кайфового — нет, к сожалению, ничего не слышал, но это не значит, что я объективен. Сейчас есть масса новых групп с необычайной энергией, но это не то, что меня сейчас мучает и волнует. Я не говорю, что они работают «не на том уровне» — нет, не правда это, здесь нельзя быть снобом и ханжой. Но пока что они завоевывают слушателей, мир, то есть расчищают себе пространство путем использования природной силы, путем энергетических битв. Ну а наша тусовка, группы, о которых мы упоминали, они не то чтобы пошли удачнее и дальше, просто они сейчас совершенно другим больны. И поэтому, когда я слушаю новые мелодии, они Не вызывают отзвука в моей душе. Мы тоже раньше бились тем же оружием, энергетикой, но, понимаешь, это не самое главное сейчас.

— Старые группы сходят с круга, новые, похоже, делают что-то не то — можно сделать вывод, что русский рок угасает?

— Нет.

— Тогда, может быть, это передышка?

— Скорее даже не передышка, а как раз наоборот. Сейчас как раз-то и идет колоссальная борьба, самая драматичная, момент очень серьезен. Просто это не имеет внешних проявлений, но внутри у каждого, — я глубоко убежден, все клокочет — бури, пожары н землетрясения. Все экологические ниши, которые мы сейчас оставляем, занимает попса, забивает собой все, как гречневая каша с небес, и нам тут не место. Это битва за любовь, и я сейчас очень чувствую ее. Но биться за любовь стоят только средствами любви, и никаких «против», против того или этого — сейчас надо только «за». Понимание любви у рок-н-ролла и попсы — полярное, это два разных лагеря по сути. Они предлагают свою концепцию, мы — свою, но они проиграют эту битву, заведомо проиграют.

Для меня главное — записать сейчас все, что сделано сложить — пускай оно лежит хоть до скончания века, главное — освободиться и начать все полностью заново. Не знаю, смогу ли я, это очень сложно, но я полон надежд.

Описывать концерт — неблагодарное дело. О концертах нужно не читать, их нужно слушать. Особенно концерты таких мастеров, как Шевчук. Те кто был на его концертах, меня поймут. Кто не был — пусть завидуют. Он пел обо всем, и все было в кайф: об Афганистане, о Цое, о любви, о дураках, о 70-х годах, «этой чертовой власти», о нашей жизни. А ему хлопали и просили еще. Потому что пел человек, которому было что сказать людям.

Музыкальный обозреватель «Комсомольской правды» Юрий Филинов был на 100 процентов прав, когда утверждал, что не любит Шевчук открываться перед журналистами. «Я почему, в общем-то, не люблю интервью, — пояснил лидер ДДТ, — потому что все мои мысли и идеи, как правило выражены, прежде всего, в песнях». И все-таки несколько вопросов.

— Как возникла группа?

— Сегодняшний состав появился в 1986 году. В 1987 году мы выступили в первый раз на сцене на вечере памяти Жоры Ардановского. Был такой прекрасный музыкант из группы РОССИЯНЕ, который около шести лет тому назад ушел из дома, и его до сих пор не могут найти. А началось все просто. Я приехал в Ленинград, сначала нашел Женю Мочалова, это наш звукооператор, а потом вместе с ним мы уже искали остальных.

— Расскажи о своей семье.

— Моя семья — это, прежде всего, моя мама, которая в детстве читала мне Пушкина и учила меня рисовать. Она мечтала, чтобы я был художником, меня и институт живописи. Если б не моя мама, я бы сейчас, наверное, в тюрьме сидел. Она удивительный человек, почетный полярник. В общем, я ей благодарен и очень ее люблю. У меня жена — Эльмира. Она — театральная актриса. Сын — Петруша, ему три года. Есть еще отец-фронтовик, сестра и брат. Хорошая и дружная семья, и я горжусь ею, потому что в тяжелые времена она была мне сильной поддержкой.

— Как ты относишься к славе?

— Я ее не замечаю…

— Охарактеризуй Горбачева как политика и человека.

— Я бы его сравнил с Борисом Годуновым. Но один небольшой факт из его биографии — я имею в виду вручение Нобелевской премии — поставил над ним точку, которой не хватало букве «i» для полной ясности. Нобелевская премия вручена государственному мужу за то, что он осчастливил воссоединением соседнюю страну. И это в то время, когда в своей царит хаос. Маразм. Это по-моему, самый клевый прикол Запада над нами. Вот уже 70 лет они прикалываются о нас.

— Что, по-твоему, должна делать на твоих концертах идеальная аудитория?

— Не существует идеальной аудитории. Мне не нравится, когда люди приходят «укатанные» и не слушают. Я за то, чтобы была живая, внимательная и веселая атмосфера. Плохой публики нет, есть плохие танцоры, которым одно место мешает. Публика всегда хороша.

— Нина Андреева в интервью «Огоньку» заявила: «…чего ждать от нынешней молодежи, если их кумиры, такие, как Юрий Шевчук, выступают на сцене с голым членом». Твои комментарии?

— (Смеется). Какие тут будут комментарии?! Есть такая порода ханжей. Им везде чудятся мужские члены, но это их личные проблемы. Впрочем, Саша Мурочкин по этому поводу рассказал, что, будучи на гастролях в Прибалтике, ДДТ подверглась штурму журналистов и фоторепортеров. Один из фотографов тогда снял Шевчука так, что складка на брюках в сочетании с бликами освещения создала иллюзию голого члена. Именно с тех пор руководство группы очень неохотно позволяет фоторепортерам делать снимки артистов.

— Что бы ты мог рассказать о своих встречах с Цоем?

— Я с ним встречался, но мы с ним не дружили. Первое впечатление — он был глубоко замкнутым в себе человеком, захлопнутым почти для всех. Интровертом.

— А кого из композиторов любишь ты?

— Бетховена. Я люблю его 7 симфонию.

— Что ты можешь сказать о Шевчуке, как о художнике?

— Да ничего! Я учился, даже принимал участие в двух всесоюзных выставках в свое время. Я занимался серьезно портретом. Но я не из тех, кто занимается и тем, и другим, и третьим, т. е. когда я занялся песней, то, естественно, живопись ушла на задний план, хотя между музыкой и живописью у меня долгое время была борьба. Мне очень нужен был зал, чтобы высказаться, освободиться от своих идей. Живописью я сейчас, практически, не занимаюсь, но очень люблю художников, и у меня много среди них друзей в разных городах страны. Кстати, в Ижевске я тоже познакомился с художниками. Они мне очень понравились. Надеюсь, я им тоже.

— Твой любимый художник?

— Веласкес. Я очень серьезно занимался им в свое время…

— Как ты пришел в кино?

— Режиссер фильма «Духов день», в котором я снялся, Сергей Селнянов закончил сценарный факультет ВГИКа, потом высшие режиссерские курсы. «Духов день» — его второй фильм. Еще во съемок своего первого фильма «День ангела» он предложил мне сняться; но тогда мне было не этого. Ну, а потом, в 1988 году, мы два месяца гастролировали, объехали около 20 городов, очень устали от музыки, я просто не мог видеть гитару. Тогда я решил сменить обстановку и согласился сняться в фильме. Поработали очень интересно. Кино – это другое пространство и другие законы. А я время от временя люблю менять обстановку и род занятий.

— Какие у ДДТ отношения с МАШИНОЙ ВРЕМЕНИ?

— Ну, какие… Мы встречаемся на концертах, Андрей очень теплый, мягкий человек. Нормальные ребята. «Насосались» уже, работают, песенки поют, все тихо-спокойно. Вот слухи ходят, что в Америку собираются.

— А ты не хочешь уехать жить за рубеж?

— Нет.

— А что удерживает?

— Мастерскую я б хотел иметь в Нью-Йорке. А так жить там — тоска! Сейчас центр здесь, в России. Вся энергия мира стянута сюда. Удивительное время. Здесь же все кипит. А там что? Там все есть, сытая публика. Мы недавно разговаривали в редакции «Роллинг Стоунз» с журналистами и интеллигенцией, которые собрались на вечернику. Они мне так и сказали: «Вроде бы мы летим куда-то все. А как задумаемся, как летим, так сразу же и падаем». В Америке не чувствуется — куда дальше. Это нюанс, который я для себя открыл. А Россия — это сейчас очень круто. Все впереди.

— А как долго, по-твоему, еще будет круто?

— Пока здесь народ не нажрется. Пока не будет лежать 60 сортов колбасы, будет круто..

— Есть ли у группы серьезные проблемы?

— Всегда есть. В основном материальные. Денег как не было, так и нет. Практически, все у нас живут в коммуналках. Согласись, это достает. Например, у меня дома нет даже ванны. Резиновый шланг от крана над унитазом — это у меня душ…

— Все ребята в твоей группе творческие индивидуальности, а твои песни определяют стиль ДДТ в целом. Не получается ли так, что ты их глушишь?

— Группа ДДТ интересна тем, что все люди, У нас совершенно разные. Андрей Васильев — это новая волна, Никита Зайцев — ритм-энд-блюз, Игорь Доценко — это хард, Вадик — это романтика, дядя Миша — джаз, а Муратов — классика, арт. Все совершенно разношерстные, но каждый из них вносит свою струю. Объединяют их, наверное, слово, стихи. Я приношу в группу идеи, какую-то мелодическую строчку, текст песни. Я не могу на какую-то музыку написать слова и наоборот, просто музыку сочинять. Для меня главное в песне — это гармония. Ты видел — на концертах мы играем совершенно в разных стилях. Это потому, что сейчас такое время, время эклектики. Не в дурном смысле этого слова. Я не люблю шоры, рамки. Допустим, хэви-метал и больше ничего. Мне кажется, современный музыкант и песенник должен свободно владеть очень разными формами. Если говорить по большому счету, авангарда уже давно не существует. Существует огромная культура — это страна, и ты будто варишь хороший борщ: посолил, поперчил, и может, из этого разного получается твое личное лицо. Сегодня — время личности, индивидуальности. Чем больше эта личность знает культуру, чем лучше и глубже в ней она разбирается, тем она сильнее как художник…

— Опиши забавный эпизод из своей сценической жизни.

— Вообще вся эта жизнь — она довольно смешная, по-своему. Я похожу на художника, который написал картину и стоит потом в выставочном зале целый год и объясняет, что же он тут написал. Это, в принципе, очень смешно.

 

Последний концерт был триумфальным. В зал набился творческий андеграунд Ижевска. После каждой песни на сцену выносили цветы и кидали принесенные с собой флаги. А после посвящения Цою Шевчука зацеловали настолько, что он не выдержал и сказал:

— Жениться что ли у вас здесь! Спасибо, ребята! Спасибо, сестры! Спасибо, сестренки! Следующая песня новая, которую мы поем впервые только в вашем городе. Она о нас и о нашей стране…

— «Родину» давай!

— Родина — с нами!..

— …

И эта полная лажа о завтрашнем дне
Мудрецы говорят — благотворна для нас.
Мы так привыкли к дерьму, что призыв к чистоте
Не продует нам уши,не отмоет нам глаз.

После концерта телохранители не могли сдержать толпу поклонников. Добрых 40 минут Юра оставался с ними один на один и раздавал автографы.